Поездка к Солнцу
Шрифт:
Ну, что ты там лопочешь? — прерывает дед Егор.
— Песню пою.
— Пел бы по-русски.
— Не, это бурятская песня, по-русски нельзя.
— А я вроде слышал: Нянька, Егор, Костя, Тимоша.
— Ага, — обрадовался Андрейка, — это бурятская песня. Сам пою! — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Что хочу, то пою.
— Ишь ты, как ладно! — позавидовал дед Егор. — Ну-к, давай ещё.
Андрейке ничего не стоит. Он уже забыл, о чём пел раньше, но песня поётся и поётся. Лукаво посматривает он на весёлые щёки деда Егора, все в мелких морщинках, на чистую, как снег, бороду, раздуваемую ласковым степным ветерком,
Коня у деда Егора зовут Быстрый, а он совсем не умеет бегать, всё шагом и шагом. Только с горы телега катится сама, толкает Быстрого, и он начинает бежать рысью…
Вот о чём поёт Андрейка. И очень смеётся. Потому что дед Егор всё равно ничего не понимает.
Потом он вдруг увидел вдалеке сплошную зелёную полосу. И чем ближе становилась эта полоса, тем отчётливее были видны деревья. На опушке леса разбежались во все стороны низкорослые берёзки и весело переливались на солнце заросли багульника.
И берёзки, и багульник были знакомы Андрейке— они водились и в степи, а вот дальше, поднимая к небу на прямых стволах зелёные вершины, стояли совсем незнакомые деревья.
Когда строили кошару, то возили брёвна с коричневой корой. Вот, оказывается, откуда берутся брёвна!
Телега въехала в лес. Сразу стало прохладнее. Вокруг звенело такое щебетание птиц, какого Андрейка ещё никогда не слышал. Он вдыхал в себя свежий лесной воздух и с беспокойством поглядывал то по сторонам, то в небо, то на деда Егора. Деревья стояли близко друг к другу, и солнце еле-еле пробивалось сквозь густую зелень. Оно на мгновение мелькало острым лучиком, и Андрейка с замиранием сердца вытягивал шею, стараясь не упускать его из виду.
Нянька носилась между деревьями, перескакивала через пни и то и дело приносила Андрейке в зубах лиственничные шишки. На какое-то мгновение Андрейке становилось страшно: а вдруг дед Егор заблудится и они не выедут из этого леса? И никогда больше не увидишь широкую степь, круглое солнце, Рыжика, юрту, отца, мать, дядю Костю, «Тимошу»…
В груди от этого становилось тесно. И уже не хотелось слушать пение птиц и принимать от Няньки шишки. В степи, конечно же, просторнее, легче, веселее.
Ну что можно делать в лесу? Тут не поскачешь на Рыжике, не будешь пахать на «Тимоше» целину, не поиграешь с Дулмой в «бабку Долсон» или в «овечку». Что можно делать в лесу?
— Вот здесь и привал сделаем… Тпру-у! — сказал дед Егор и остановил Быстрого.
Андрейка соскочил с телеги и пошёл по мягкой, густой траве, которую он видел впервые в жизни. Как объяснил дед Егор, это был мох.
Почти из-под самых ног у Андрейки с громким хлопаньем вылетела одна птица, потом вторая и третья…
— Ах ты язви тебя! — закричал вне себя дед Егор, — Да это же рябчики! Эх, нет ружья, а то бы мы их тут нащёлкали…
Рябчики сели на деревья и с любопытством глядели на Няньку. Она громко лаяла на них; они посматривали вниз и не улетали.
— Это уж завсегда так! — сокрушался дед Егор. — Когда ружьё с собой не возьмёшь, птица сама
Андрейка долго не мог увидеть сову. Но вдруг она захлопала крыльями и полетела. Андрейка заметил большие, круглые, как у коровы, глаза и торчащие уши.
Хорошо, что у деда Егора нет сейчас ружья! Иначе бы Андрейка подумал, что он плохой человек.
Андрейка не видел ещё ни одного плохого человека. И, если говорить правду, он вообще не верил, что в степи могут жить плохие люди. Мать, отец, бабка Долсон, председатель колхоза, шофёр Миша, Дулма — всех их, даже Дулму, которую он так часто обижал, Андрейка не мог считать плохими. Только в сказках, которые рассказывает бабка Долсон, были злые люди: ведьмы, воры, убийцы. Но всегда — как это хорошо! — появлялся отважный батор и убивал стрелой из лука или мечом всех плохих людей. Во сне потом Андрейка иногда видел злого человека. Батор — это был сам Андрейка — сражался с ним и, конечно, побеждал. И, может, Андрейка долго бы ещё не знал, что плохие люди живут в степи, если б не один случай.
В прошлом году, весной, днём и ночью над степью летели журавли, гуси, утки, лебеди. Андрейка однажды увидел, как на тракте остановилась «Победа»; оттуда вышли два человека, один из них был в городской одежде, а другой — в дэгыле и малахае. Андрейка даже заметил, что он хромает. В руках они держали ружья и смотрели в небо. Андрейка тоже посмотрел в небо и увидел лебедей. Вдруг раздалось два выстрела — один за другим. Лебедь медленно стал валиться вниз и тяжело упал на землю. Все лебеди полетели дальше, только один отделился от стаи и всё кружил и кружил с громким криком над степью. Он то снижался, то поднимался ввысь. Охотники несколько раз ещё стреляли, но не попали в него.
— Почему он не улетает? — спросил Андрейка у матери.
— Он не хочет бросать лебедиху, сынок, — ответила мать.
— Почему все улетели, а он остался? — допытывался Андрейка.
— У этого лебедя плохие люди убили лебедиху, а лебедь никогда не бросит лебедиху.
Андрейка очень хотел, чтобы лебедь улетел. Но лебедь не улетал, совсем снизился над землёй и вдруг, после новых выстрелов, также камнем упал рядом со своей подругой.
Мать ударила плёткой лошадь и поскакала к машине. Андрейка — за ней. Но их заметили. Не подобрав убитых лебедей, тот, что был в городской одежде, сел в «Победу» и уехал. Хромой тяжело бежал по дороге и что-то кричал вслед. Андрейка ещё никогда не видел мать такой, как в ту минуту, когда она догнала хромого. Она наехала на него лошадью и ударила по лицу плёткой.
— Ты хуже коршуна, Бадма! — крикнула мать.
Андрейка тоже узнал его. Это был хромой старик Бадма, самый ленивый чабан в колхозе.
— Сдурела, Сэсык? Пошто бьёшь меня?
— Ты пошто лебедей стреляешь?
— Мне начальник велел. Он стрелял, и я стрелял.
— Уехал твой начальник, испугался! Я теперь всем расскажу. В суд на тебя Арсен мой напишет!
— Ударь ещё, Сэсык, — попросил Бадма, — а в суд не надо писать.
— Эх ты, козёл поганый! — Мать, даже не взглянув на Бадму, поехала к отаре.