Поездка на острова. Повести и рассказы
Шрифт:
Все же я сохранил для себя охоту. Вдали уже показался челнок Анатолия Ивановича, когда снова таинственно закрякала подсадная, приветствуя севшего в десятке метров от нее чирка-трескунка. Я взял его как надо, с одного выстрела. Он почти не отличался от своего летнего образа, лишь на головке белела полоска, окаймленная черным. Видно, трескунячьи дамы не любят франтовства.
— Я думал, вы вдвое больше набили, — холодно заметил Анатолий Иванович.
— Отыграюсь на вечерней зорьке, — самоуверенно сказал я.
Но
Когда я, умывшись и переодевшись, вернулся в столовую, Анатолий Иванович спорил о чем-то с дородным, багроволицым, седовласым охотником в замшевой курточке на молниях.
— Как хотите, — говорил он сытым голосом, — а не верится мне, что ваша жена так мало заработала!
— Почему — мало? Она еще выговор заработала, чтоб не ленилась.
Я догадался, что речь шла о делах колхозных.
— Как же вы прожили зиму?
— Так вот и прожили! — отрезал Анатолий Иванович.
— Небось рыбкой пробавлялись? — высказал предположение Болотов.
— Не особо, — сказал Анатолий Иванович. — На Озерке вовсе ловля была запрещена.
— Наконец-то взялись за охрану рыбных богатств! — обрадовался седовласый.
— Взялись, да не с того конца, — спокойно сказал Анатолий Иванович. — Невозможно, сколько рыбы подо льдом задохлось.
— Это почему же?
— Мы, когда ловим, шурфы во льду пробиваем, ну, рыба и дышит. А еще: часть выловим, тогда остальной кислороду хватает.
— Точно! — подтвердил Болотов.
— Но надо же бороться с браконьерством!
— Обязательно, — наклонил голову Анатолий Иванович. — Того, который запретил рыбалить на Озерке, надо поймать и за решетку…
— Чего ловить-то! — вмешался старый егерь Беликов. — Небось в Москве в кожаном кресле сидит.
— Тогда его не поймаешь, — заключил Анатолий Иванович.
— Ну, знаете, вы слишком мрачно смотрите на вещи! — Охотник в замшевой куртке начинал злиться.
— А я не смотрю на вещи, — невозмутимо отозвался Анатолий Иванович. — Кой толк?
— Не робей, воробей! — засмеялся Егор Беликов и вдруг шикнул незаконченным средним образованием. — Мы еще увидим небо в алмазах!
— Небо что, — отозвался Анатолий Иванович. — Там полный порядок.
— Ничего, наладится ваша жизнь, — наставительно сказал дородный охотник. — Не все сразу…
— А я на свою жизнь не жалуюсь, — вызывающе перебил Анатолий Иванович. — И ни на какую другую не променяю. Я, может, лучше вашего жизнь прожил. Я всегда был с водой и деревьями, со всякой птицей, с рыбой, зверьем и со своей душой, коли она есть…
Понял ли охотник в замшевой куртке, что в этом споре ему не победить,
— Хорошо с вами, да перед зорькой не мешает всхрапнуть, — и он вразвалку вышел из столовой.
— Подстрелил он чего? — спросил Анатолий Иванович Беликова.
— Вроде бы матерого, только не нашли его…
— И не ищите, он матерого в уме подстрелил.
— Чего ты с ним сцепился? — спросил Болотов.
— А что он из меня придурка делает? Я морс из соплей сроду не потреблял. Терпеть не люблю этих городских, что мужичку сочувствуют…
— Утешающий господин, в рот ему дышло! — в тон Анатолию Ивановичу сказал Егор Беликов, нахмурив толстые черные брови.
Я спросил Болотова, не видел ли он моего рыжебородого приятеля.
— Как же!.. — усмехнулся Болотов.
— Он что — охотился?
— Да, на кухне.
Ночью на базу прибыли два автобуса с охотниками, и на утренней зорьке мы с трудом отыскали свободный шалаш. Еще в темноте озеро озарилось вспышками выстрелов, но Анатолий Иванович скептически отнесся к этой жаркой пальбе.
— Балуются, порох тратят, не слыхать уток-то…
А он слышал даже пролет одиночного чирка в вышине.
Рассвет пришел навалом. Разом, без всякой постепенности, все вокруг загорелось, заблистало, вызолотилось, будто не с востока, а с четырех сторон света взошло по солнцу. Нестерпимо засверкала вода перед шалашом, и огнисто вспыхнула неподалеку от подсадной красно-коричневая голова селезня-белобрюшки. Похоже, что он прилетел еще затемно. Я долго целил в его жаркую, фазаньи цветастую красоту. Мушка ружья перебегала с белого надглазного пятнышка на кирпичную шейку, на серую, рябистую полоску, отделяющую шейку от зоба, на светло-багряный лоб. Дробь легла точно по цели.
Больше подсадок не было. Лишь крупный матерый селезень вмиг налетел на подсадную, уже наизготове, потоптал и ушел под ее прикрытием низким, косым полетом…
Оставалось еще две зари, вечерняя и утренняя, — и конец охотничьему сезону! Анатолий Иванович предложил перебраться к нему в Подсвятье, поохотиться на Озерке. Оно тоже принадлежало охотхозяйству, но туда никто не ездит, уж больно далеко от базы. Я с радостью согласился: не люблю, когда охота превращается в массовку, да и хотелось взглянуть на Подсвятье.
Нужно было договориться с рыжебородым. Теперь-то я знал, где его найти.
На крыльце кухни, перекинув через плечо суровое полотенце, мой друг старательно вытирал обеденные тарелки. Я сказал ему о предложении Анатолия Ивановича. Он промолчал, тарелка чуть повизгивала под нажимом его пальцев.
— Так поедешь?
Он предупреждающе округлил глаза. Из кухни вышла Глаша с горкой мокрых тарелок. Она глянула на меня исподлобья, поставила горку на колченогий столик, а сухие тарелки забрала с собой.