Поездка Вилнита на восток
Шрифт:
По ту сторону перевала дорога была несколько ровнее, но пока до него добрались, солнце стояло уже над самой головой и пекло невыносимо. Но вот соседи начали волноваться и все чаще повторять слово «Сосново». Вдали показалось село. На Вилнита это уже не произвело никакого впечатления — он был слишком измучен жарой и тряской и как-то отупел.
Только проезжая березовую аллею, он поднял голову и заметил, что березы были без единого листка и стволы их белели, как выбеленные на солнце кости. Теперь Вилнит понял, что означали белые полосы на склонах горы. Здесь, так же как и в Латвии, недавно была суровая зима, и деревья померзли. Выдержали только дубы и попадавшиеся в одиночку и целыми рощами дикие яблони. Домики в Сосново несколько отличались от осиновских. Рядом с крашеными железными
Машина остановилась у большого серого двухэтажного здания. Как только опустили задний борт, Вилнит соскочил первым. Ноги одеревенели, и потребовалось довольно много времени, пока они вновь обрели способность двигаться. Здесь была школа: сквозь щели забора Вилнит увидел вынесенные во двор парты, по которым уже лазили мальчишки эвакуированных. Вилнит обошел выгруженные из машины вещи и попал во двор. На второй этаж можно было подняться прямо со двора по крутой лестнице. Вилнита это заинтересовало. Но ему пришлось три раза останавливаться, пока он добрался до верха: два раза для того, чтобы пропустить ораву мальчишек, которые с визгом и гиканьем неслись вниз, и раз для того, чтобы дать дорогу какому-то дяденьке, поднимавшемуся наверх с ношей.
Наверху было много комнат, у всех двери настежь, и во всех комнатах люди. Вилнит заглянул в первую. Это было просторное помещение без всякой мебели, в котором толпилась орава мальчишек. Один стоял в центре, остальные выстроились в два ряда вдоль стен. По его команде они сходились на середину комнаты и с оглушительным криком принимались перетягивать друг друга. Вероятно, это была какая-то игра. Увидев Вилнита, вся ватага обернулась и с криком бросилась к нему. Перепуганный Вилнит помчался вниз по лестнице и только на улице решился оглянуться.
Никто за ним не гнался. Машина уже уехала, и вещи были перенесены в дом. Не зная, куда направиться, Вилнит в полной растерянности стал подниматься в гору. Солнце палило нестерпимо, черная, как смола, земля затвердела и потрескалась. Вот оно какое, Сосново… Вилниту здесь совсем не нравилось. Куда пойти, что делать? А дальше ехать, видно, никто не собирается… Мальчиком овладело безразличие, и он медленно поплелся в гору, тупо глядя, как туфли его постепенно покрываются слоем серой пыли. Навстречу ему попадались лишь редкие прохожие. Разморенные жарой, они еле волочили ноги и не обращали никакого внимания на маленького бродягу.
Вилнит остановился перед коричневым домиком с большим сиреневым кустом у ворот. Посреди двора сидел маленький серый котенок и жалобно мяукал. Вилнит подошел к нему, но вдруг заметил, что на опрокинутом бочонке сидит девчонка примерно его роста и смеется, сверкая белыми зубами. В стороне стоял такой же мальчуган, швырял комьями земли в котенка и никак не мог попасть. Вилнит обозлился, но все же не настолько, чтобы начать драку. К тому же их двое и они у себя дома…
Котенок, видимо, так же приблудился к ним, как и он. Вилнит подобрал его и пошел прочь. Ком земли больно ударил по ноге, но он и виду не подал, что ему больно. Он спустился вниз и, перейдя дорогу, дошел до конца больничной ограды. Недалеко от дороги виднелась опушка рощи, в нескольких шагах от нее рос дубовый куст, а рядом с ним много ярко-алых цветов. Вилнит присел в тени и сорвал один цветок. Это была необыкновенно пышная смолка, и от нее пальцы сразу стали липкими. Котенок обнюхал цветок и стал трогать его лапкой. Такой заморыш, а тоже хочет поиграть! Вилнит протянул ему узорчатую палку, но тут же опустил руку. Он слишком устал. Вилнит лег на спину и вытянулся.
Над ним раскинулось безоблачное бледное небо. Кругом было так тихо, что ни один лист не шевелился. Горько пахла вянущая на солнце трава. Котенок улегся у него на груди и сонно замурлыкал.
Сосново-Солонец в Жигулевских горах — большое село, почти городок. Дорога к нему полого спускается в овраг и на противоположной стороне
На крылечко примостившейся на склоне горы небольшой ветхой избушки вышел дедушка Вилнита. Через плечо у него полотенце, а в руке — только что полученный кусок мыла: все эвакуированные должны были вымыться в бане. С самого утра водовоз со своей бочкой поднимался в гору и снова спускался вниз. Вереницей шли эвакуированные с полотенцами и мылом. Но дед Вилнита только сегодня заставил себя выполнить эту полезную для здоровья обязанность.
Он прошел мимо школы. Во дворе было пусто, но в окно виднелись наваленные в беспорядке вещи, и с верхнего этажа доносились детские голоса. Один голос показался удивительно знакомым. Дед остановился, прислушался… Нет, конечно, ошибся… Мелькнула мысль — подняться наверх и посмотреть. Но он только головой покачал: сколько раз за вчерашний и сегодняшний день он уже поднимался и спрашивал… Было просто безумием предполагать, что такой несмышленый ребенок может за тысячу километров попасть именно сюда, где они оба с бабушкой в страшной тревоге провели бессонную ночь и весь день не ели, не пили.
Он не оглянулся — зачем ему оглядываться? — и не видел, как вслед за ним из избы вышла бабушка Вилнита и поднялась на бугор, деливший широкую проезжую дорогу на две части: справа подводы спускались вниз, слева поднимались в гору. Он тряхнул головой и все же не смог отогнать мрачные мысли, от которых перехватывало горло и ноги наливались свинцом.
Навстречу деду быстрым шагом шел юноша в белой рубахе, в сандалиях и с непокрытой головой. Это был секретарь местного исполкома. Заметив старика, он еще издали помахал зажатой в руке пачкой бумаг.
— Пока ничего нет! — крикнул он, вероятно, для того, чтобы избежать долгих и бесполезных расспросов. — На эвакопункте пока ничего не известно, а со станцией нам еще не удалось связаться, все утро телефон был занят. Только если бы у них что-нибудь было, они сразу же сообщили бы на пункт. К вечеру еще раз попытаемся связаться и завтра непременно что-нибудь узнаем. Вы не расстраивайтесь — никуда ваш мальчик не денется… В Советском Союзе никто не пропадает…
«Завтра… завтра узнаем…» Дед перешел через дорогу. Вчера обещали сегодня узнать, теперь говорят завтра… А время идет… Он и сам попытался себя успокоить подобным образом. Но все это только слова, одни слова. И снова, будто вихрь, кружащий острые песчинки, нахлынули все его мрачные мысли, все упреки, которыми он терзал и себя и бабушку. За эти два дня они даже несколько раз поссорились после стольких лет мирной жизни. Нет, виноват только он один. Виноват он один, и нет ему оправдания. Как он мог затеять этот ненужный спор в вагоне и забыть про мальчика? Почему после того, как стало ясно, что Вилнита в поезде нет, он не сошел на первой же остановке и не вернулся обратно на станцию? Почему в Куйбышеве только послал телеграммы, а не остался на эвакопункте? Нет, поехал в эту глушь, где даже телефонного разговора с городом трудно добиться…
Обгоняя друг друга, сотня упреков проносилась у него в мозгу. Все, что он до сих пор предпринял, казалось ему просто бессмыслицей. Послезавтра они едут обратно в Куйбышев, но разве этим теперь поможешь? Где, в каких отдаленных краях мог за это время оказаться Вилнит — песчинка в необъятном потоке эвакуированных, — кто его там найдет?
Тут он заметил, что стоит один посреди дороги. Он стиснул зубы и передернул плечами — все равно ему не сбросить тяжелый груз мыслей. Перед ним была черная, утоптанная, потрескавшаяся от зноя тропинка. Темные дубы за больницей погрузились в дремоту. За кустом виднелось ослепительно-красное пятно и рядом, в траве, другое, синее. Подойти посмотреть, что это за цветы? В тени сидел маленький котенок и умывался. Цветы, котенок — на что они теперь ему?..