Поэзия экспрессионизма
Шрифт:
Прижег огонь, пылающий в груди.
Свирепый ветер Перуна,
Поднял истерзанное тело,
Вновь разрывая на куски,
Мое замученное бремя.
Но вот спустился в урагане,
Ломая ветви в тех лесах,
Играя на своем баяне,
Перунька, батька всех солдат.
В одной руке держал он молот,
В другой младенец ворковал,
А я стоявший на колене,
Слезу рукою вытирал.
Вдруг,
Отец богов мне так сказал,
Не обронив ни капли слова:
«Чтоб я Буяна воспитал!»
Я вновь в упадке, и мысли гладки.
Мой дух безмолвен, и все в порядке.
Такое чувство, что я на грядке,
Расту как овощ, в хозяйственной посадке.
Где поливают вроде регулярно,
Навоз насыщенный, питает корни сладко,
Прополку сорняков ваяют для порядка.
Но, Я, рожденный для войны!
Смиренно ждать подачки от судьбы?
Небесного дождя, что б жажду уталя,
Просить свободы у властного огня?
Нет, напьюсь я лучше крови, горячей у врага,
Тяжелый нрав, и бунт свой не тая,
Я стану страху вопреки смеяться, и в вечность, навеки уходя.
Велит отныне мне, моя великая судьба!
Пусть дежавю приходит мне навящего во сне,
Как я участвую в войне, и прижигаю раны на костре.
Но я романтик всеж в душе, и сердце рвется по весне,
И с первой травкой на земле, и с первой почкой на ольхе,
Течет слеза моя скупая, по рваной, раненной щеке.
Дрожащею рукой беру кусок земли с собой,
Вот листья насушив в гербарий вековой,
И желудь под ногой желает в путь пойти со мной,
На встречу октябрю, где встретит нас дождливый рой.
Я чувствую осеннюю печаль своей истерзанной душой.
Зимой мой дух уходит в лес,
Где дьявол смерти ломая ветви,
Палит огонь, вздымая пламя до небес.
И угощая меня страхом, латает раны,
Лелея как родной отец.
А летний зной подвергнет тело испытанием жарой,
Той белой ночью, нарушая душевный мой покой,
Сожжет мне очи, медведицей – звездой.
И пусть, где поле сочное усеяно слезой,
Взойдет луна над мраморной могильною плитой.
Солдат:
Прошел я битвы, сто побед,
И смерти в жизни, права нет.
Судьба смешна, и карты биты,
И
Но знать хочу наверняка,
В чем смысл моей жертвы?
Советуй, словом мудреца,
Совет мне дай, владыка.
Мудрец:
Спор с тобой вести я не намерен,
Твоей отвагой бредит вся страна.
Враги боятся, сударь, вашей тени,
Да что там, мир давно сошел с ума.
Не чтить ваш дух присуще только лени.
Врага персона, в смертельной пусть дуэли,
Сочтет за честь, отведать вашего клинка.
Солдат:
Ты прав, носитель старых истин!
Твои слова мудры наверняка.
Но есть ли смысл, в хранителе Отчизны,
В эпоху ржавого клинка?
Мудрец:
Эпоху человек не выбирает,
Эпоху делает судьба.
Небесный свод испытывает души,
И честь хранимого клинка.
Солдат:
Как ты заметил, старец,
Я смерти в лапы бесконечно мчусь,
И кровью умываюсь, в военном беспорядке.
Но есть, старик, один момент,
Который мне, увы, но не подвластен,
Его зову я: «Лирический сюжет»,
Единственный из всех, кто мне опасен.
Мудрец:
Я понимаю, сударь вашу осторожность,
Я понимаю вашу суету.
Но вы не первый кого сгубила мудрость,
Свободный взгляд, на рабскую судьбу.
Любовь коварна, она ломает душу,
И превращает воина в послушную овцу.
Она берет вершины своей лестью,
Как Яхве-бог, поработил безмолвную толпу.
Но если вы, мой благородный рыцарь,
Подверглись участи раба,
Скорей сгорите же как спичка,
Скорей, сгорите же, дотла!
Солдат:
Увы, мой разум поглощен любовью,
Зазнобой сердца моего.
Которое наполненное кровью,
И слушать не желает совета твоего.
Но выход я один лишь вижу,
При случаи захвата в плен.
Я выбрав вариант из сотни,
Прощаюсь с жизнью, поднявшись всеж с колен!
Не ведом мне людской закон,
И божий мне закон не писан.
Закон лишь чести я блюду,
Который в совесть, кровью вписан!
Но только крепкое вино,
Напомнит стан родного предка.
В ком духе чисто и светло,
И благородства, правды, чести клетка!
Я принял принцип от него, от деда, прадеда давно,