Поэзия мифа и проза истории

Андреев Юрий Викторович

Еще более серьезного внимания заслуживает другой контрдовод. Представим на минуту, что в нашем распоряжении нет ни гомеровской «Илиады», ни других, более поздних произведений античной литературы, авторы которых в один голос называют виновниками падения Трои и гибели большей части ее обитателей греков-ахейцев, будто бы отомстивших таким образом коварным троянцам за похищение Елены Прекрасной — супруги спартанского царя Менелая. Как в этом случае можно было бы доказать, что поселение, условно названное Троей VIIa, действительно было взято и разрушено микенскими греками под предводительством Агамемнона, брата Менелая, или какого-нибудь другого вождя? При таком допущении сразу же становится ясно, что сам по себе археологический материал, добытый во время раскопок на Гиссарлыке Блегеном и его предшественниками, абсолютно ничего не доказывает [21] . Правда, уже предшественникам Шлимана было известно, что в эллинистическо-римское время после длительного перерыва на этом месте возник городок, носивший гордое имя Илион. Оно встречается в одной из найденных здесь надписей. Но основатель нового

Илиона, возможно это был сам Александр Македонский, высоко чтивший Гомера, мог вычислить местонахождение древней цитадели, основываясь на топографических указаниях, рассеянных в тексте «Илиады», так же как много веков спустя это сделал все тот же Шлиман. Как называлось это поселение во II тысячелетии до н. э., мы не знаем. Микенская керамика, а также местные гончарные изделия, изготовленные по микенским образцам, как уже было сказано, встречаются в пределах Трои VIIa в довольно большом количестве и потому в руках археологов могут служить основным датировочным материалом. Но эти обломки микенских сосудов отнюдь не обязательно следует связывать с десятилетней осадой городка греками-ахейцами, завершившейся его полным уничтожением. Трудно вообразить, чтобы победители, захватив и разрушив поселение, обосновались на какое-то время прямо тут же, среди обгорелых развалин домов и неубранных гниющих трупов, устраивали здесь свои пиршества, о которых нам теперь напоминают обломки расписных ваз и чаш микенского происхождения. Гораздо более правдоподобно, что эти образцы микенских гончарных изделий попали сюда, в Трою, если только это действительно была Троя, самым обычным для того времени способом — путем мирной торговли и обмена. Это тем более вероятно, что микенская керамика разных типов и форм была найдена также и при раскопках непосредственно предшествующей Трое VIIa Трои VI и в сменившей ее после непродолжительной паузы Трое VIIб.

21

Известный английский историк М. Финли мрачно констатировал в своей статье с вызывающим названием «Потеряна — Троянская война»: «Ничего не было найдено… и следует подчеркнуть, что это «ничего» нужно понимать буквально. Ни единого клочка, который мог бы показать, кто были разрушители. Другими словами, троянская археология оказалась неспособной обосновать гомеровский рассказ в этом наиболее существенном пункте, несмотря на то, что археологи неоднократно утверждали обратное».

Единственный предмет, который может служить косвенным подтверждением гипотезы о взятии Трои VIIa ахейцами, прибывшими в Троаду с западного побережья Эгейского моря, это бронзовый наконечник стрелы, похожий, хотя и не вполне, на наконечники микенского типа. Но пытаться воздвигнуть на этой, вполне может статься случайной, находке целую историческую конструкцию для объяснения того, что произошло в Трое VIIa где-то во второй половине XIII века до н. э.,- занятие, которое пристало скорее цирковому жонглеру, а не серьезному исследователю древности.

При такой скудости конкретной исторической информации особое значение приобретает максимально точная датировка отдельных поселений, сменявших друг друга на Гиссарлыке, и в первую очередь, конечно, датировка Трои VIIa как главного претендента на то, чтобы считаться подлинной «гомеровской Троей». Между тем оказалось, что предложенное Блегеном решение этого жизненно важного для всей его концепции вопроса далеко не так бесспорно, как можно было бы ожидать от археолога, известного именно поразительной тщательностью своих стратиграфических и базирующихся на них хронологических разработок. Если сравнить указания самого Блегена в различных его работах, то можно проследить, как он постепенно опускал датировку гибели Трои VIIa вниз по хронологической шкале, видимо стремясь максимально отдалить ее от «опасной черты» — рубежа XIII–XII веков до н. э., хотя найденная им микенская керамика подходила вплотную к этой черте и вместе с тем к принятой большинством античных авторов датировке Троянской войны, выдвинутой знаменитым александрийским географом и астрономом Эратосфеном, который вел отсчет так называемой «троянской эры» начиная с 1184 года до н. э.

Датировка Эратосфена не устраивала Блегена по причинам, о которых мы уже говорили прежде: конец XIII — начало XII века до н. э. были критическим, переломным моментом в истории микенской цивилизации. В это время она пережила страшный удар варварских орд, прошедших всю Грецию с севера на юг с огнем и мечом, удар, после которого она, по-видимому, так и не смогла уже оправиться и постепенно начала клониться к упадку. В этих условиях широкомасштабные военные операции на Востоке были уже недоступны даже и для самых сильных ахейских государств. Учитывая все это, Блеген после некоторых колебаний передвинул свою датировку гибели Трои VIIa к середине XIII века до н. э., то есть к тому времени, когда общегреческий поход в Малую Азию, описанный Гомером пусть даже с некоторой долей поэтического преувеличения, был еще вполне возможен.

Но если все-таки признать, что Блеген не прав в своих расчетах и Троя VIIa была сожжена и разрушена не в середине, а в конце XIII века до н. э., что сразу же заставляет нас снять принятую большинством историков и археологов кандидатуру греков-ахейцев, кем же были в таком случае враги, овладевшие поселением на Гиссарлыке, и откуда они пришли в Троаду? Ответить на этот вопрос как будто легко и вместе с тем не так-то просто. Дело в том, что рубеж XIII–XII столетий может считаться временем очередного великого переселения народов, охватившего все Восточное и также часть Западного Средиземноморья. Об этом свидетельствует целый ряд фактов, о которых мы узнаем частью из археологических, частью из письменных источников. В огне пожаров погибли не только микенские дворцы и цитадели на территории балканской Греции, но и Хаттуса — столица великой Хеттской державы в самом сердце Малой Азии. Следы пожаров и разрушений обнаружены на острове

Кипр, на побережье Сирии и Финикии. Египет дважды подвергся нападению большой коалиции варварских племен (в египетских хрониках этого времени они именуются «народами моря»), но сумел оттеснить их от своих границ. В некоторых странах за эти несколько десятилетий успело почти полностью смениться население. Так обстояло дело, например, в Малой Азии, Палестине, возможно, также и в Греции.

На этом широком фоне поистине грандиозных катастрофических событий гибель одного не столь уж значительного поселения на азиатском берегу Эгейского моря, неподалеку от южного входа в Геллеспонт, должна была восприниматься как второстепенный рядовой эпизод, который, наверно, не заслуживал бы особого внимания ученых, если бы не целое созвездие легенд и мифов, связанных именно с этим местом. В обстановке всеобщего разброда и хаоса, царившего как на восточном, так и на западном побережьях Эгейского моря в это смутное и тревожное время, крепость на Гиссарлыке, или то поселение, которое мы называем теперь Троей VIIa, могла стать добычей любой варварской орды, двигавшейся через эти места к сердцу Малой Азии, например фригийцев, выступивших на завоевание Хеттского царства, или же какой-нибудь случайно высадившейся в этих местах шайки пиратов, которыми, как свидетельствуют восточные, в основном опять-таки египетские источники, в этот период буквально кишело все Восточное Средиземноморье, не исключая, вероятно, и Эгеиды.

Мысль о том, что события на Гиссарлыке могли разыгрываться по такой или примерно такой схеме, приходила в голову многим ученым. В разное время ее высказывали как историки, так и филологи-классики. Однако, если эта догадка верна и Троя VIIa была действительно разрушена вовсе не микенскими греками, а какой-то кочующей ордой, участвовавшей в грандиозном передвижении племен, повергшем в ужас весь Древний мир в последние века II тысячелетия до н. э., тогда перед нами встает вполне законный вопрос — каким образом этот, в общем не столь уж значительный, исторический эпизод мог стать в дальнейшем тем сюжетным стержнем, вокруг которого уже во второй половине VIII века до н. э. сформировался греческий национальный эпос, если, конечно, исходить из того, что между гибелью седьмого поселения на Гиссарлыке и сюжетом «Илиады» все же существует какая-то связь?

Некоторые авторы, например англо-американский историк М. Финли, допускают, что в составе орды, предавшей мечу и огню Трою VIIa, могли оказаться и отдельные дружины ахейских пиратов. В то время немало таких искателей приключений блуждало по всему Средиземноморью, действуя иногда на свой страх и риск, иногда же примыкая к более крупным племенным коалициям. Впоследствии, как думает Финли, произошло смещение реальной исторической перспективы, и ахейские авантюристы, затесавшиеся в варварскую орду, опустошавшую Троаду, по прихоти сказителей, сохранивших воспоминания об этом событии, выдвинулись на первый план, став главными действующими лицами всего эпического повествования, причем их образы постепенно слились с образами древних микенских царей и героев.

Еще более замысловатая гипотеза, направленная к той же самой цели — установить связь между реальной историей городища Гиссарлык в той мере, в которой ее удалось проследить археологам, и отчасти явно вымышленными, отчасти, вероятно, происходившими на самом деле событиями, о которых поведали миру Гомер и другие древние поэты, была выдвинута известным австрийским историком Фр. Шахермайром. В его понимании в основной сюжетной линии гомеровского эпоса совместились два разнородных и разновременных события, происходивших на Гиссарлыке, — гибель Трои VI около 1300 года до н. э. [22] и разрушение Трои VIIa в конце XIII века до н. э., в котором микенские греки, по-видимому, уже не принимали прямого участия.

22

Как думает Шахермайр, она действительно была сначала разрушена землетрясением, но это только облегчило задачу осаждавших ее ахейцев, которые ворвались в цитадель через образовавшиеся проломы в стене и погубили все то, что еще не успела погубить грозная стихия. Позже это событие породило причудливое сказание об огромном деревянном коне, с помощью которого греки проникли в Трою, — конь у греков издавна считался символом и одним из воплощений могучего повелителя морской пучины Посейдона, на которого в древности возлагалась главная ответственность за подземные толчки и связанные с ними катастрофы. Отсюда и распространенное прозвище этого божества — «3емлеколебатель».

Возможен, однако, и еще один подход к той же проблеме, если предположить, что события, засвидетельствованные раскопками на Гиссарлыке (само слово «засвидетельствованные» здесь, конечно, может быть употреблено лишь условно, ибо мы все еще не можем с уверенностью сказать, была ли Троя VIIa сожжена врагами или же сгорела от какой-нибудь случайной причины, например от удара молнии или же просто от угля, выпавшего из жаровни), вообще никак не связаны с теми событиями, о которых повествует гомеровский эпос, или же если такая связь существует, то носит вторичный и искусственный характер. И здесь нам поневоле придется вспомнить о том, о чем либо вообще не думали, либо старались забыть, не придавая этому факту особого значения, и Шлиман, и Дерпфельд, и Блеген, и многие другие археологи и историки, свято уверовавшие в историческую реальность Троянской войны в том или приблизительно в том виде, в котором ее изобразил Гомер. Пожалуй, лучше других сказал об этом известный современный лингвист Дж. Чедвик, принимавший, активное участие в дешифровке микенской письменности: «Важно помнить, что Гомер был поэтом, а не историком. Поэтическая правда и правда историческая — это два совершенно различных предмета. Поэзия имеет дело с неизменными, вечными ценностями, история — с фактами и событиями… Искать у Гомера подлинные исторические факты — столь же тщетное занятие, как и штудировать микенские таблички в поисках поэзии. Они принадлежат к различным мирам».