Поэзия на все времена
Шрифт:
Где пустошь, глушь, пугающе похожи
На большинства раззявленные рожи –
Есть вдохновенная надежда на былое,
Есть ветер в гривах мчащихся коней!
Нас на земле людей –
осталось двое.
Держать! Держаться!
Выстоять. Сильней
Любить – в высоты Слова восходящих,
Не кровь младенцев, не стенанья матерей,
Не деревянный с ленточками ящик,
Но
3.
Запомни голос строк моих,
Заполонивший голос стих,
Читающий, смотрящий вглубь и ввысь!
Мы – сдерживаем кровью чернь
И в снах отозвались –
На каждый крик души смертельной,
Уставшей, схоронившей, постарелой.
Я знаю, как душа твоя смотрела
На небо, в даль, я рядом был с тобой,
Там голуби взвивались в высь гурьбой,
И солнце нам глаза до слёз слепило,
И грохот свежерухнувшего спила
Стихал вокруг, средь сосен вековых…
Остаться выжившим? Как все?
Живьём? В живых?
Или по капли крови удаляясь в мир иного
Таинственного, шаткого, больного
В невыносимости тоски, где всё обнова,
Произнесения небесного расклада,
Стяжать величие падения? Ты рада,
Читающая жизнь, душа родная,
Расслышать млечный голос побратима?
Поэзия, как сон, неотвратима,
Невозвратима, но попытка перевода
С небесного на русский свершена.
Цветаеву увозит в смерть подвода.
Есенину, как голубям пшена,
На грудь цветы бросают, к обелиску
Седого Мандельштама – ставят, близко,
Вплотную – мусор и остатки от еды,
Стишки, стаканы, с ночи до среды,
От четверга до воскресенья, до обеда
Ждут чуда…
Обывательства победа –
На всём пространстве убиенных душ и слов,
И мыслей, и порывов, и слогов…
Лишь ты да я…
Сплошь, волны берегов
Шумят, разбившись, вновь штурмуя тверди
Остывших скал, и всхлипам арий Верди
Не верьте, счастье плачет под луною…
Читатель, друг,
С отчаянной, больною,
Высокой неизбежностью порога,
Стучится смерть разлук – в жилище Бога!
И всё-таки…
Счастливые поэты –
Людьми убиты. В тишину одеты
Осенние московские дворы.
У петербургской дружной детворы
Экзамены в гимназии – латынь…
Остынь, земля, душа моя, остынь
От злых предчувствий, предзнаменований,
Иванов, погостив у дяди Вани,
У трёх сестёр в саду,
Остался с Чайкой, в чёрном фраке, в новом.
И продолжается глубокий разговор:
О том как славно пел на хорах храма хор,
Как год Семнадцатый, наставший навсегда,
На веки вечные, окутал города
И веси – пустошью, щемящей немотой…
О том, как луч струится золотой
Сквозь звуки реквиема
в комнате пустой…
P.S.
Неизгладимый,
осенённый красотой!
Введение в Мандельштама
«В хороших стихах слышно, как шьются черепные швы, как набирает власти (и чувственной горечи) рот и (воздуха лобные пазухи, как изнашиваются аорты) хозяйничает океанской солью кровь»
Осип Мандельштам
1.
Как разлеглось – успокоение, дымятся
Останки баснословных партитур –
Соитья медных шорохов и наций
Басы расколотые гипсовых скульптур –
Сметает дворник в кучи – балаганы
Цыганской вольницы, цветастый ход плечей –
Всё прах и тлен и даже говорок поганый
Отговоривших приговоры палачей…
Всё ссыпалось расстрельной штукатуркой,
Вернулся окрик, смерть в затылок не догнав;
Сапог, в ступень вдавивший дым окурка,
Протопал в сад магнолий и агав.
Века спустя, я тычусь в стенки слепо.
Курка слепая воля взведена
В висок на Чёрной речке…Пилит слепок
Подручной памяти Кремлёвская стена.
2.
Лоб в лоб лучи сошлись в невольной схватке:
Лучистый холодочек «воронков»
И беглый лучик зеркальца, карманный.
– Ты здесь ещё? Живёшь? Ты кто таков? –
Сбивает с ног вопрос, худой и хваткий.
И Томас М а н н, в Б а с м а н н о м, вместо м а н н ы
Небесной – усложняет всё и вся…
Хозяйки чувств на противень гуся
Кладут, стекает жир обеда.
Дородным бюргерам салфеткой промокнуть:
И сочность губ, и суточность победы,
И осени стекольчатую муть…
3.
Роскошна грива благом веющего сада,
Куда свободно залезает пятерня –
Волнообразна, восковая, волосата,
Между полуночью пробившей и тремя…
Какой-то странствующий плотник вторгся лихо
В ночной гармонии прерывистый мираж.