Поэзия Серебряного века (Сборник)

Пастернак Борис Леонидович

Из цикла “Подруга" [509]

2

Под лаской плюшевого пледа Вчерашний вызываю сон. Что это было? – Чья победа? Кто побежден? Всё передумываю снова, Всем перемучиваюсь вновь. В том, для чего не знаю слова, Была ль любовь? Кто был охотник? Кто – добыча? Всё дьявольски-наоборот! Что понял, длительно мурлыча, Сибирский кот? В том поединке своеволий Кто, в чьей руке был только мяч? Чье сердце – Ваше ли, мое ли — Летело вскачь? И все-таки – что ж это было? Чего так хочется и жаль? Так и не знаю: победила ль? Побеждена ль? 23 октября 1914

509

Из

цикла “Подруга”. —Цикл стихотворений обращен к поэтессе и переводчице Софии Яковлевне Парнок (1885–1933), с которой Цветаеву в 1914–1915 гг. связывали пылкие отношения.

15

Хочу у зеркала, где муть И сон туманящий, Я выпытать – куда Вам путь И где пристанище. Я вижу: мачта корабля, И Вы – на палубе… Вы – в дыме поезда… Поля В вечерней жалобе… Вечерние поля в росе, Над ними – вороны… – Благословляю Вас на все Четыре стороны! 3 мая 1915

* * *

Мне нравится, что Вы больны не мной, [510] Мне нравится, что я больна не Вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной – и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами. Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не Вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем ни ночью – всуе… Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя! Спасибо Вам и сердцем и рукой За то, что Вы меня – не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной. За солнце, не у нас над головами, — За то, что Вы больны – увы! – не мной, За то, что я больна – увы! – не Вами! 3 мая 1915

510

“Мне нравится, что Вы больны не мной…”.– Стихотворение обращено к Маврикию Александровичу Минцу (1886–1917), впоследствии мужу Цветаевой.

Из цикла “Стихи к Блоку"

1

Имя твое – птица в руке, Имя твое – льдинка на языке. Одно единственное движенье губ, Имя твое – пять букв. Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту. Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок. Имя твое – ах, нельзя! — Имя твое – поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век, Имя твое – поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток. С именем твоим – сон глубок. 15 апреля 1916

15

Без зова, без слова, — Как кровельщик падает с крыш. А может быть, снова Пришел, – в колыбели лежишь? Горишь и не меркнешь, Светильник немногих недель… Какая из смертных Качает твою колыбель? Блаженная тяжесть! Пророческий певчий камыш! О, кто мне расскажет, В какой колыбели лежишь? “Покамест не продан!” — Лишь с ревностью этой в уме Великим обходом Пойду по российской земле. Полночные страны Пройду из конца и в конец. Где рот-его-рана, Очей синеватый свинец? Схватить его! Крепче! Любить и любить его лишь! О, кто мне нашепчет, В какой колыбели лежишь? Жемчужные зерна, Кисейная сонная сень. Не лавром, а терном — Чепца острозубая тень. Не полог, а птица Раскрыла два белых крыла! – И снова родиться, Чтоб снова метель замела?! Рвануть его! Выше! Держать! Не отдать его лишь! О, кто мне надышит, В какой колыбели лежишь? А может быть, ложен Мой подвиг, и даром – труды. Как в землю положен, Быть может, – проспишь до трубы. Огромную впалость Висков твоих – вижу опять. Такую усталость — Ее и трубой не поднять! Державная пажить, Надежная, ржавая тишь. Мне сторож покажет, В какой колыбели лежишь. 22 ноября 1921

Из цикла “Стихи о Москве”

9

Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась. Спорили

сотни Колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов. Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. 16 августа 1916

Из цикла “Бессонница"

10

Вот опять окно, Где опять не спят. Может – пьют вино, Может – так сидят. Или просто – рук Не разнимут двое. В каждом доме, друг, Есть окно такое. Крик разлук и встреч — Ты, окно в ночи! Может – сотни свеч, Может – три свечи… Нет и нет уму Моему – покоя. И в моем дому Завелось такое. Помолись, дружок, за бессонный дом, За окно с огнем! 23 декабря 1916

Две песни

2

Вчера еще в глаза глядел, А нынче – все косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, — Все жаворонки нынче – вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О вопль женщин всех времен: “Мой милый, что тебе я сделала?!” И слезы ей – вода, и кровь — Вода, – в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха – Любовь: Не ждите ни суда, ни милости. Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая… И стон стоит вдоль всей земли: “Мой милый, что тебе я сделала?” Вчера еще – в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал, — Жизнь выпала – копейкой ржавою! Детоубийцей на суду Стою – немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: “Мой милый, что тебе я сделала?” Спрошу я стул, спрошу кровать: “За что, за что терплю и бедствую?” “Отцеловал – колесовать: Другую целовать”, – ответствуют. Жить приучил в самом огне, Сам бросил – в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, что тебе – ясделала? Всё ведаю – не прекословь! Вновь зрячая – уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница. Само – что дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое… – За всё, за всё меня прости, Мой милый, – что тебе я сделала! 14 июня 1920

* * *

Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Гдесовершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной В дом, и не знающий, что – мой, Как госпиталь или казарма. Мне все равно, каких среди Лиц – ощетиниваться пленным Львом, из какой людской среды Быть вытесненной – непременно — В себя, в единоличье чувств. Камчатским медведём без льдины — Гд ене ужиться (и не тщусь!), Гд еунижаться – мне едино. Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично – на каком Непонимаемой быть встречным! (Читателем, газетных тонн Глотателем, доильцем сплетен…) Двадцатого столетья – он, А я – до всякого столетья! Остолбеневши, как бревно, Оставшееся от аллеи, Мне все – равны, мне всё – равно, И, может быть, всего равнее — Роднее бывшее – всего. Все признаки с меня, все меты, Все даты – как рукой сняло: Душа, родившаяся – где-то. Так край меня не уберег Мой, что и самый зоркий сыщик Вдоль всей души, всей – поперек! Родимого пятна несыщет! Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, И всё – равно, и всё – едино. Но если по дороге – куст Встает, особенно – рябина… 3 мая 1934

О сборнике

Стихотворения, представленные на страницах данного сборника для иллюстрации творчества авторов, отражают их поэтическую манеру того периода, о котором идет речь в этой книге, а именно – Серебряного века. Для многих из них участие в том или ином течении было лишь этапом биографии, поэтической школой, творческой лабораторией, поиском своего пути в литературе. У некоторых поэтов со временем изменился не только стиль, но и мировоззрение, взгляд на окружающую действительность. Впрочем, изменилась и сама эпоха: новое время требовало “новых песен”. Поэтому было бы неверно представлять творческую биографию, например, Николая Заболоцкого в период его пребывания в стане обэриутов произведениями поэта, написанными в 1950-е годы. То же касается Пастернака, Луговского, Ахматовой, не говоря уже о Сельвинском, поэтическая манера которого поменялась самым кардинальным образом. Хотя имеется исключение: творчество Георгия Иванова, который в ранние годы еще не достиг той степени мастерства, которая отличала его поэзию в период эмиграции. Но поскольку он всю жизнь придерживался и развивал одно единственное поэтическое направление – акмеизм, в книге представлены наиболее значительные стихотворения Г. Иванова, написанные им в разные годы.