Погасить Черное Пламя
Шрифт:
– Кто это? – почти шепотом спросила Коруна.
В тот же миг она почувствовала взгляд богини на себе. Он был тяжелым, и от него бросало в жар.
– Это Могота, жена Ящера, – ответила старая ведьма.
Коруна представляла себе младшую из богинь Судьбы несколько иначе, однако удивляться у девушки уже не было сил. Больше всего ее сейчас занимала собственная судьба, и почему-то Коруну глодали неприятные предчувствия.
Кертель развела на полу костер из принесенных с собой дров. Девушка хотела спросить, можно ли так поступать в храме, но раздумала. В конце концов, кому, как не наставнице, знать, что здесь можно, а что нельзя. Они миновали густой ельник перед тем, как попасть в капище. Коруна, которую уже порядком утомило нести дрова, спросила, зачем
Но сильнее всего Коруну сейчас волновала предстоящая процедура передачи магических способностей. Статуя Ящера произвела на нее угнетающее впечатление. После того, что Кертель сделала с наглым сынком князя, даже самые неискушенные в магии сельчане поняли, что им покровительствует некромантка. Коруне не хотелось верить в это, но теперь, когда старая ведьма привела ее на свидание со своим богом, девушке пришлось.
И ей стало страшно.
От ощущения того, что ловушка захлопнулась и теперь Кертель может сделать с ней все, что хочет, Коруну даже подташнивало. Вдруг вспомнилась песня о Маришке и старой колдунье. Та завлекла девочку в лес обещаниями, и убила, забрав себе длинные годы непрожитой Маришкой жизни.
– Но за что Я… Волос так не любит сидхов? – спросила Коруна, чтобы отвлечься от грустных мыслей.
Кертель развязала небольшой мешочек, перевернула его над огнем и высыпала в пламя все его содержимое. Старая колдунья завесила вход в храм одним из одеял, и помещение мгновенно наполнилось дымом – горьковатым, но, как ни странно, освежающим. Коруна поморщилась. К магическим штучкам она привыкла. Но у ее отца по-черному не топилась даже баня, а в этом храме трубы не было, да что там, не было даже дырки в потолке. Очевидно, его построили очень давно.
– Эльфы отказываются следовать круговороту жизни и тем самым разрушают равновесие мира, – ответила старая колдунья. – Они живут очень, очень долго, и практически никогда не умирают. Но дело в том, Карина, что там, где ничто не умирает, ничто и не рождается. И такое состояние мира хуже смерти. Ящер и на меня сердится, – добавила она со смешком. – Задержалась я здесь.
Кертель взяла корзинку с молчащим гусем и поднялась на ноги. Вдруг Коруна поняла, что в храме очень тепло, гораздо теплее, чем могло стать от их жалкого очага.
– Ты согрела храм заклинаниями? – отчаянно цепляясь за последние мгновения перед ритуалом, спросила Коруна.
– Да, – ответила старая ведьма. – Предметы на самом деле состоят из крохотных зерен, слепленных друг с другом. Когда вещь нагревается, эти зерна начинают дергаться, быстро– быстро. Но верно и обратное – если заставить зерна сильно-сильно дрожать, предмет нагреется.
– То есть сейчас тепло излучают сами стены.
– Да. Нам придется заночевать здесь, а я люблю спать в тепле, ты же знаешь. Ты научишься этому заклинанию, оно довольно простое… А сейчас нам пора идти, Коруна.
Девушка кивнула. Кертель отбросила одеяло и вышла. Коруна последовала за ней.
Ног ниже колена она не чувствовала, но появилось и новое ощущение – спокойствия и безразличия. Голова стала тяжелой, контуры предметов дрожали и двоились. «Трава», догадалась Коруна. – «Кертель дала мне подышать дымом дурмана». Сама старая ведьма могла задержать дыхание в тот миг, когда ядовитый дым проникал в легкие Коруны. Девушке вспомнились серые, в фиолетовых прожилках цветки, которые она сама собирала для наставницы. И почему-то – та темноглазая эльфка, в сон которой Кертель отправила Коруну. Наверное, потому, что на эльфке была ночная сорочка из серого шелка, которую украшала фиолетовая вышивка. Эльфка что-то кричала ей на прощание, вдруг вспомнила Коруна.
Теперь Коруна догадывалась, что хотела сказать ей темноглазая партизанка, даже в свой сон пронесшая образ лука, слишком прекрасного, чтобы не быть волшебным.
Вспоминая чудовищный бой много лет спустя, Глиргвай больше всего удивлялась, что им удалось пройти анфиладу. Черное Пламя ревел и плевался огнем. Эта часть дворца была деревянной и загорелась охотно. Огонь не угрожал заговорщикам. Между ними и драконом все время висело в воздухе тонкое, прозрачное черное полотенце – поле из мертвой силы, созданное магией Лайтонда. А дышать было почти нечем. Эльфке было жарко даже в легкой новой куртке, и она расстегнула ее. Глиргвай очень жалела, что идти в бой пришлось в ярком, красно-желтом новом костюме. Но Аннвиль забрал всю одежду, в которой Глиргвай ходила обычно – рубашку, свитер и штаны. Ему было легче создать ложную ауру, опираясь на вещи, пропитанные Чи девушки. Эльфка уже бывала в бою и знала, во что превращается одежда по его окончании. Во-вторых, в сером плаще, который унес Аннвиль, Глиргвай бы меньше бросалась в глаза. Но в красно-оранжево-черном буйстве пламени эльфка неожиданно подумала, что лучшего маскировочного наряда ей было не найти, как под заказ – и расхохоталась. Лук заплясал в ее руках, и Глиргвай на миг придержала тетиву, чтобы не разбрасываться стрелами. Стрелы из колчана Хелькара были единственным, что беспрепятственно проходило через завесу из Цин. И они даже вонзались в шеи и головы дракона, хотя Лайтонд был уверен, что они будут отскакивать от бронированной шкуры, как горох. По этой причине Верховный маг Фейре вооружил Рингрина прочным и надежным самострелом. Но принц пока не стрелял, берег болты. В отличие от неиссякаемого колчана Хелькара, запас болтов у Рингрина был не так велик.
Дракон пятился. Время от времени он рвал на глазах у заговорщиков светловолосые тела. Черное Пламя думал остановить врагов, убивая заложников, но он просчитался. Мандречены относились к сидхам более чем прохладно. Глиргвай гибнущие во всполохах пламени светловолосые эльфы напомнили бой в Фаммирен, что только придало ей бодрости и ожесточения. Рингрин тоже не испытывал больших симпатий к серым эльфам, и только Лайтонду было больно. Темная эльфка ощущала эту его боль. О ней кричала каждая нота, вырывавшаяся из аккуратной лакированной свирели Лайтонда. Но эта же музыка странным образом пьянила и толкала вперед, обещая покой, счастье и наслаждение.
Они шли вперед только благодаря музыке Лайтонда – странной, болезненной музыке – и стрелам Глиргвай.
Когда Глиргвай делилась воспоминаниями с Зигфридом, оборотень хмыкнул и сказал:
– Он боялся, что мы повернем. И он держал всех нас своим полем…
И только тогда Глиргвай вспомнила, что номер магического класса по классификации Круга Магов Фейре означает, в том числе, и число разумных существ, волю которых волшебник может одновременно подчинить себе. Заговорщиков было шестеро; а седьмой класс означал «от семи и выше».
Когда они загнали дракона в тронный зал, Рингрин испытал почти облегчение. Лайтонд утыкал столбами тренировочную площадку в замке Лакгаэра так, чтобы она максимально походила на то место, где заговорщикам придется встретиться с драконом. Огромные колонны, во множестве поддерживающие потолок, создавали у темного эльфа иллюзию, что он находится в лесу. То есть почти в безопасности.
И самое главное – теперь Рингрин знал, что делать. Тренировки даром не прошли. И хотя заговорщики собирались застать дракона врасплох, вариант боя в зале то же рассматривался. Принц же всегда чувствовал себя гораздо увереннее, когда события развивались по заранее предусмотренному сценарию; неожиданностей он не любил. Рингрин опасался в спешке, в горячке принять неверное решение и погубить всех тех, за кого он отвечает. Но сегодня он отвечал только сам за себя и за свой, небольшой, хотя и важный момент в операции.