Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений
Шрифт:
Отсюда и проблески предвидения в лирической поэзии. Например, предвидение своей трагической смерти у Есенина:
В осенний вечер под окном На рукаве своем повешусь.И то же у Гумилева в стихотворении «Рабочий»:
Пуля, им отлитая, просвищет Над седою вспененной Двиной. Пуля, им отлитая, отыщет ГрудьПриведу всего два небольших эпизода из своей поэтической практики, которые, думается мне, как-то иллюстрируют общность творческого процесса со сновидениями.
Не далее как этим летом мы с женой отдыхали в Канаде, в бунгало на берегу огромного озера. В местах, дотоле нам неведомых.
Ночью во время страшной грозы пришлось выключить электричество и зажечь свечку, вокруг которой закружились мошки.
— Лучше потушим! — предложил я.
– Удивительно, ведь всё это совсем как в твоем стихотворении, — сказала жена.
Стихи эти были написаны в Нью-Йорке, в то время, когда ни о каком отдыхе на лоне природы мы еще и не думали.
Вот они:
Тщеславие вотще, Без крыл вотще паренье. Как мошка на свече, Сгорает вдохновенье. Струится легкий чад От фитиля к окошку, А за окошком сад И ночь… И снова мошка. И снова тот же бред Мою терзает лиру. Потушим лучше свет: Пусть ночь войдет в квартиру.Другой эпизод произошел тоже у озера… Прошлой зимой я написал короткое стихотворение о зависти. В замысле его меня волновало чувство грусти, что не всё у меня «как у людей», и в то же время было гордое сознание своей обособленности от обыденного мира.
Но во время творческой работы сразу же во втором стихе, неизвестно откуда и зачем, появилась у меня отвратительная мокрая крыса. Бороться с ней было уже поздно. Она органически вошла в лирическую ткань стихотворения.
И вот много позднее, блуждая по притокам дикого озера и не размышляя ни о какой поэзии и тем более о зависти, опускаюсь на камень. И вижу: выходит к берегу облезлая старая крыса с лысым хвостом.
Наши глаза встретились. Было ясно, что пришла она из моего стихотворения.
Я схватил камень. Крыса исчезла…
Вы скажете: случайность. Возможно… Но разве не случайность, что одни люди любят поэзию, а другие…
Но не будем ссориться.
В заключение скажу, что любой вид большого искусства всегда и везде в основе своей является религиозным — не по темам, не по методам, а именно по существу.
И в этом плане лирическая поэзия ни в коем случае не проповедь и не назидание; вернее — исповедь, и не перед людьми и обществом, а перед Единым Богом:
Тебе Единому согреших
И лукавое пред Тобой сотворих.
От псалмов Царя Давида можно провести прямую линию к лирическим стихам Баратынского, Пушкина, Ахматовой, к любым образцам подлинной лирики.
Для иллюстрации прочту всего два маленьких стихотворения, которые по мотивам своим
Пушкин:
Когда б не смутное влеченье Чего-то жаждущей души, Я здесь остался б наслажденье Вкушать в неведомой глуши. Забыл бы всех желаний трепет, Мечтою б целый мир назвал И всё бы слушал этот лепет, Всё б эти ножки целовал.И Баратынский:
Желанье счастия в меня вдохнули боги; Я требовал его от неба и земли И вслед за призраком, манящим издали, Не ведая куда, прошел я полдороги. Довольно, я устал, и путь окончен мой! Счастливый отдыхом, на счастие похожим, Стою задумчиво над жизненной стезей И скромно кланяюсь прохожим.Тут женские ножки рядом с чего-то жаждущей душой в стихотворении Пушкина и смиренная мудрость (в стихотворении Баратынского) не выдуманы авторами: такое необходимо было иметь в себе и вынашивать долго с мучительной болью.
Отсюда становится ясно, почему все попытки опоэтизировать готовые проповеднические замыслы оказываются несостоятельными в лирике. Истинная лирика так же, как молитва, не терпит никакой дидактики, ни малейшей нарочитости. Она только вскрывает, показывает, обнажает душу, но никого не поучает и не пропагандирует.
Спорить о преимуществах того или иного жанра в поэзии бессмысленно: «Равны все музы красотой, / Несходство их в одной одежде».
Но от имени всех лириков Пушкин говорит:
Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв. Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв…Январь, 24-го дня 1969 года Вечер в Рахманиновском зале
СОБА
На этот раз, дорогие друзья, я не буду утомлять вашего внимания докладом о поэзии «вообще», но вместо предисловия к своим стихам (ибо русский человек ничего не может без предисловия) скажу несколько слов о своих поэтических исканиях.
Обычно на подобных собраниях предварительно кто-либо поднимается на эстраду и представляет публике долженствующего выступить лектора, актера или поэта.
Я попытаюсь обойтись без конферансье и потому сам представлю себя. Хотя даже профессиональному актеру труднее всего представлять на сцене себя самого. Но я не актер, а нечто по существу своему антитеатральное — лирический поэт, который работает без сцены, без декораций, без грима, без бутафории, без экзотических одеяний, а временами и попросту нагишом.