Погнали
Шрифт:
— Крисса, там, на улице, так хорошо.
— Да, город красивый.
— У меня для тебя сюрприз. — Запускаю руку в карман и достаю пакетик со спидом.
— Это что?
— Это спид — метедрин.
— Где достал?
— У одного знакомого. Ты когда-нибудь пробовала эту штуку?
— Нет.
— Тебе обязательно надо попробовать. Тебе понравится. Это стимулятор, и…
— Я знаю, что это такое
— Хочешь попробовать?
— Может быть.
— Тебе понравится, раз тебе нравится кокаин. Действие очень похоже, только спид круче вставляет и дольше не отпускает. Ты себя чувствуешь великолепно, и мозги начинают работать на полную мощность. В общем, хорошая штука.
Сажусь к себе на кровать, прямо напротив Криссы. Открываю ящик в тумбочке, смотрю, что там есть, и достаю открытку с картой Сан-Франциско. Высыпаю на нее немного
Похоже, Крисса и вправду решила принять. И от этого мне хорошо и радостно.
Я смотрю на нее, и меня вдруг накрывает знакомое ощущение — я чувствую всех наркоманов Америки, которые вставляются в эту минуту. Наш тихий полутемный номер соединяется с другими такими же номерами в других мотелях — как один из бесчисленных срезов прозрачных реальностей, пронзенных насквозь светом сияющей наркоты, — в маленьких ледяных укрытиях, в сказочных домиках посреди леса, глубоко в сонном сумраке и пустоте континента. Да. Пройдите, пожалуйста, на посадку. ВОВНЕ: стрелочка в ту сторону. Моя прекрасная, моя кошмарная семья, мои сородичи и меценаты.
Я смотрю на нее, и мне трогательно до слез. Как будто она сладко спит, а я украдкой за ней наблюдаю. Как будто я — добрый Боженька. Она втягивает порошок сначала одной ноздрей, потом — другой. Я, словно Будда, весь преисполнен сочувствия, и светлой печали, и усталой, растраченной понапрасну любви — к себе, к ней, ко всем людям.
Я не хочу прятаться в ванной, чтобы вставиться очередной дозой. Не хочу и не прячусь. Выкладываю все свои новые причиндалы на маленький столик перед телевизором, готовлю дозу и втираю себе по полной. Крисса сто раз это видела: как я ширяюсь. Вроде бы однообразно и буднично, но в то же время — и сексуально, как легкий флирт, на который тебе отвечают таким же флиртом, хотя я понятия не имею, что она думает по этому поводу. Я возвращаюсь к себе на кровать.
— Крисса, я включу звук, ага? На пару минут. — Меня привлекло происходящее на экране.
— Включай.
Это ток-шоу с самым противным ведущим из всех ведущих ток-шоу. Сегодняшний гость — один комедийный актер, самый противный из всех комедийных актеров. Я даже не знаю, кто из двоих объективно противнее. Так что мне интересно послушать, о чем они говорят. Ведущий сегодняшней передачи — бывший третьеразрядный эстрадный певец по имени Мел Фарнум. Его основная аудитория — дамы в годах с увядающей дряблой кожей и при избытке свободного времени. Гостя зовут Пит Винтон; этот лысеющий, круглолицый живчик играет главу большой дружной семьи, где двенадцать детей, в своем популярном еженедельном телешоу. Пит рассказывает случай из собственной жизни.
— Мне тогда было всего-то тринадцать лет, Мел, но там было написано, на афише, что это зрелище познавательное и для общего развития даже необходимое. Мы в свои тринадцать лет были гораздо моложе теперешних тринадцатилетних, правда? Тогда время было другое. Да, я знаю, ты тогда был совсем сопляком, и еще даже не сделал свои первые девятьсот триллионов. В общем, там было написано, на афише: «Наполовину мужчина — наполовину женщина. Крис и Кристина». Такими большими красными буквами. Мне было страсть как любопытно… но и боязно тоже. Но я все же набрался смелости. Меня пропустили. Это был кинотеатр, но в те время в кинотеатрах не только кино показывали — на самом деле, Мел, у тебя бы здорово получилось выступить на пару с Джоджо Двуглавым Псом… В общем, в зале нас было человек тридцать. На сцену вышел мужчина в заляпанном лабораторном халате, прочитал нам серьезную лекцию о мутациях человеческого организма и о гермафродитах в истории и объявил, что сейчас выступит Мел Фарнум. Шутка, Мел. Он показал нам брошюрку, которую продавали в фойе. С описанием этого медицинского казуса… Потом вышла такая румяная пышечка, со строгим лицом. В форме медицинской сестры. Она раздвинула занавеску на проволоке, натянутой вдоль центрального прохода. Получилось, что занавеска разделила зал на две половины. Мужчина на сцене — он назвался профессором, — объяснил, что это сделано из соображений приличия. Пусть леди и джентльмены сядут раздельно. На самом деле, в зале не было ни одной женщины, но подобные приготовления нагнетали атмосферу таинственности, и мне было очень волнительно. Да и не мне одному.
Я заворожено слушаю. Мне нравится, как он излагает свои мысли, и как отчетливо произносит слова. И вообще, это круто — что такая история,
— Наконец доктор Как-бишь-его-там представляет Крисса и Кристину. Человек вышел из боковой кулисы, и в профиль смотрелся как самый обычный мужик с бородой. Но когда он повернулся лицом к залу, мы увидели, что его лицо как бы разделено на две продольные половинки. Одна сторона — бородатая, другая — гладкая. И одежда на нем была тоже «двойная». С одной стороны — мужская, с другой — женская; хотя они и сочетались по цвету. Волосы на голове на безбородой половинке были длинными и густыми. Я обалдел. И, понятное дело, грудь у него… у нее… с одной стороны была женской, а с другой — мужской, плоской…
— Вам было тринадцать?
— Ага.
— И что вы испытывали в тот момент, о чем думали?
— Ну, я думал о том, что воистину нет предела многообразию божьих тварей. Я был удивлен, поражен. Но это еще не конец… Через пару дней я пошел в кино, в тот самый кинотеатр. А еще раньше у нас с папой был разговор, и он мне сказал, что в кино ходят всякие чудики, и может так получиться, что, когда выключат свет и начнется фильм, мужчина, который будет сидеть рядом со мной, положит руку мне на ногу. Если что-то подобное произойдет, сказал папа, надо просто сказать, громко и твердо: «Пожалуйста, уберите руку с моего колена». Не надо грубить, говорить надо вежливо, но решительно, и так, чтобы тебя услышали люди, которые сидят поблизости. Со мной никогда не случалось ничего подобного, но в тот день — случилось. Мужчина, сидевший справа, положил руку мне на колено. Я весь обмер от страха, но я был готов, и я знал, что делать. Я повернулся к нему и уже открыл рот, чтобы сказать те самые слова… и вдруг увидел, что это Крис и Кристина! Я отвернулся. Я был в полной растерянности. Что я мог сделать? Не мог же я так разговаривать со звездой!
Зрители в студии завывают от смеха. Мел говорит:
— И что вы сделали, в итоге?
— Я немного пришел в себя, потом встал и вышел из кинотеатра… И только потом я подумал, а что было бы, если бы он сидел не справа, а слева от меня?
Зрители в зале смеются и аплодируют. Я сижу, словно пыльным мешком ударенный.
— Ты их слушала? — спрашиваю у Криссы.
Она поднимает глаза.
— Да не особенно. Так, урывками. — Она надписывала открытки.
— Этот клоун только что отозвался с симпатией о гермафродите. На шоу Мела Фарнума. Потом как бы ненароком признался, что задумывался над возможностью заняться с ним… или с ней… сексом. Охренеть. И никто даже глазом не моргнул. Ему аплодировали. На центральном телевидении. Как-то странно все это. Наверное, это должно что-то значить.
И тут звонит телефон. Это Стив из бара. Прошу его подождать полсекунды, мне надо переговорить с Криссой. На самом деле, сейчас мне не хочется никуда идти. В общем, я говорю Стиву, что у нас был тяжелый день, а сейчас мы работаем, и спасибо ему большое, и, может быть, мы перенесем все на завтра, если ему удобно. Он говорит, что удобно. Я вешаю трубку.
Господи, куда ни ткнись — везде секс. За что я, собственно, и люблю стимуляторы: под ними заводишься сразу. Не важно, куда занесет твои мысли, туда все равно проникает приглушенный шум возбужденного либидо, которой с каждой секундой все громче и громче. Метедрин обнажает все; он обнажает слова. Слова, избавившись от всего постороннего, обретают свое истинное назначение — привлекать и соблазнять. Разум сплетает слова в узоры, которые проникают все глубже и глубже в свет, а потом раскрываются и расцветают буйными красками в фантастическом калейдоскопе, но единственная их цель — очередной оргазм. Размножение. Воспроизведение себе подобных.
Я сплетаю слова для Криссы. Сольная импровизация на тему Пита Винтона и Крисса-Кристины. Они меня вдохновили: мы с Криссой — одно существо, наполовину мужчина, наполовину женщина, в оболочке огненного «Де Сото». Мы разъезжаем по всей Америке, даем представления, выставляем себя напоказ и возбуждаем местных, втайне надеясь узнать их поближе — самым нескромным и непристойным способом. Может, Америка и не такая уж ограниченная. Может, она либеральнее и терпимее, чем я себе представлял — не столько невежественная, сколько наивная и проникнутая благоговением. Непредвзятая, восприимчивая. История Пита вселяет надежду. Мне нравится ее настроение — затененное очарование и сочувствие, а не злоба и горечь. Мне это напоминает Марка Твена, Геккельбери Финна. Делюсь этой мыслью с Криссой.