Погоня за миражом
Шрифт:
— Ладно, ладно... Что они предлагают? Самые сговорчивые?
— Рассчитаться по старым долгам. За все книги, вышедшие с девяносто первого года и подпадающие под закон об охране авторского права. А это — почти сотня названий. — Григорий открыл свою папку. — Вот смотри, я все выписал и посчитал. Приблизительно, конечно, Лидия Николаевна сделает это точнее. Получается около миллиона долларов без потиражных. А ты ведь помнишь, какие сумасшедшие у нас были тиражи! На круг — миллионов пять, а то и побольше. Лишь после того как мы выложим эти денежки, они готовы разговаривать с нами, как с цивилизованными людьми. И мы тоже сможем начать охоту за бестселлерами. А до этого Энни Уокер, которая тебе не понравилась, — для нас отличная книга, она может принести пятьдесят-шестьдесят тысяч долларов прибыли, даже если не попадет в списки
Пашкевич угрюмо рассматривал список.
— Хороший у них аппетит, — проворчал он. — Такую дыру сейчас даже новыми книгами не заткнешь.
Несколько минут они сидели молча. Пашкевич тяжело переваривал услышанное. Он понимал: без новых книг «Афродиту» ждет умирание — рынок слабых не любит.
— Ладно, — Пашкевич собрал газеты, он не терпел беспорядка на столе. — Раз ты попал в такой переплет, я, возможно, пересмотрю приказ. Но и ты... Недели через две соберем совет учредителей, послушаем отчет Шевчука. Согласись, что он стал работать из рук вон плохо, больше я этого терпеть не намерен. Думаю, судьба «Афродиты» и твоя собственная подскажут тебе, что надо говорить и как голосовать.
— Подскажут... — пробормотал Григорий.— Можно, я пойду к себе, а? Очень много работы.
Глава 15.
Глубоко задумавшись, Пашкевич сидел за столом, овеваемый радиоактивным потоком, который излучала маленькая таблетка, заложенная Шевчуком между спинкой и сиденьем его кресла. Смертоносные лучи уже впивались в его позвоночник, уничтожая красные и белые кровяные тельца — саму основу существования человеческой жизни, но Пашкевич ничего об этом не знал. Он сидел и думал, как вырваться из мышеловки, куда залез по собственной воле. Выложить огромные деньги за книги, которые уже стали отработанным паром, из которых больше ничего не выжмешь, — безумие. Издательство останется без оборотных средств, а бумажники и печатники в долг не работают, все требуют предоплаты. Закрыть лавочку, все распродать и разделить между учредителями? Конечно, куш он сорвет большой, очень большой. С тем, что уже есть, можно уехать во Флориду, например, купить дом на берегу океана и жить в свое удовольствие. Но что это будет за удовольствие, вот вопрос?! Что он будет делать в свои сорок восемь с дрянным знанием английского? Жариться на пляже, как какой-нибудь отставник-пенсионер? Играть по маленькой в казино? С толпами богатых бездельников томиться в круизах на фешенебельных пароходах? Заводить романы с дорогими проститутками? Бред собачий! Да он от такой жизни через месяц спятит. Может, снова начать писать? Когда-то его пьесы обошли все театры страны, имели шумный успех. Времени будет вдоволь, условия прекрасные... Но Пашкевич больше не чувствовал в себе ни таланта, ни желания заниматься писаниной. Он прекрасно понимал, что драматургом стал не по призванию, а случайно. Да, его пьесы попали в струю, но когда над страной повеяли совсем иные ветры, струя быстро иссякла, и их забыли. Новое время требует новых пьес, а здесь ему ничего не светит — не так устроены мозги. Нет, закрывать лавочку рано. Нужно поискать другие направления. Поработать там, где еще не наследили, не замарались, где поле безбрежно. Например, переключиться с художественной на познавательную литературу. На Западе и в Америке сотни издательств выпускают научно-популярную литературу и процветают. Сколько всевозможных справочников, детских и взрослых энциклопедий, книг для домашних мастеров, садоводов и огородников видел он на всевозможных выставках-ярмарках, и никогда не обращал на них внимания. А кто и что мешает издать справочник, скажем, по ремонту импортных автомобилей? Вся страна уже забита железным хламом, с которым мучается армия автомобилистов. Целая страна покупателей! А книги для женщин? Косметика, кулинария, воспитание детей... С руками оторвут. Покопаться, пошевелить мозгами. И далеко не на каждую такую книгу нужно покупать права, часть за бесценок составят свои же обнищавшие литераторы, ученые. Надергают из разных книг, перемешают, подпудрят и поперчат, чтобы не обвинили в плагиате, — и готово. А права на лучшие
Он придвинул к себе папку с бухгалтерскими документами и попытался углубиться в работу. Но сосредоточиться не мог. Саднило в горле, сохло во рту, болела голова. Простыл, что ли? Посмотрел на часы. Господи, уже час дня. И куда это время уходит? Как песок сквозь пальцы. Кажется, только приехал, еще ничего толком не сделал, а пролетело пять часов.
Он потянулся к телефону, позвонить Ларисе, но не успел — вошел Виктор.
— Обедать домой поедете или сказать Люде, чтобы сюда что-нибудь принесла?
— Ничего не надо. Нет, пусть принесет стакан молока. Горячего... — Пашкевич потер ладонью повлажневший лоб. — Что-то ломает меня сегодня, боюсь, не простыл ли. Поеду на дачу, попарюсь, как следует, может, отпустит. Сейчас болеть никак не получается. Позвони Михалычу, пусть баньку часам к семи протопит. Женю захвачу.
— Может, отвезти вас, а утром приехать? Дорога тяжелая.
— Витя, — улыбнулся Пашкевич, — я водил машину, когда ты еще пешком под стол ходил. Оставь ключи от «альфы» и ступай по своим делам. Увидимся завтра.
Людмила принесла горячее молоко. Он выпил маленькими глотками, чувствуя, как скованное многочасовым сидением в кресле тело расслабляется, согревается изнутри; вроде даже боль в горле и ломота прошли. Позвонил Жене.
— Приходи в шесть пятнадцать, поедем на дачу. В баньке попаримся, поужинаем.
— С удовольствием, папуля, — прощебетала в трубку Женя.— Только извини, я немного опоздаю. У меня на пять тридцать назначена консультация.
— В институте?
— В институте, — засмеялась Женя. — В научно-исследовательском. Ладно, я тебе потом расскажу. Дождись меня. Целую, папуля.
— Жду до половины седьмого, — с раздражением бросил Пашкевич — он ненавидел, когда Женя называла его «папулей» не раз говорил ей об этом, но глупая телка обожала глупые словечки.
Он отключил телефон и откинулся на спинку кресла. Следовало бы полистать распечатку, которую принес Шевчук, но не было сил. Никогда еще в полдень он не чувствовал себя таким вымотанным. Лучше всего было бы замкнуть дверь и завалиться на диван. Хоть на часок. Пошло оно к свиньям, всю работу не переделаешь. Как это шутит Некрашевич? Работа не хрен, может и постоять. Но Пашкевич не мог позволить себе расслабиться. Вечером в баньке — да, но только не на работе.
Глава 16.
Днем Лариса позвонила Некрашевичу.
— Павлуша, не выкроишь ли ты для меня часок? Нужно поговорить.
Она услышала, как Павел зашелестел бумагами.
— В два годится? Тогда приезжай в «Вулкан», пообедаем, а заодно и поговорим. Извини, другого времени нет.
— Очень хорошо, спасибо, — сказала Лариса и положила трубку.
В отдельном кабинете ресторана «Вулкан» огромный овальный стол был накрыт для двоих. Когда Лариса поднялась на второй этаж, Некрашевич, заложив пухлые руки за спину, стоял у окна, за которым тускло поблескивал снег.
— Садись, — радушно предложил он. — Рюмку водки выпьешь?
— Нет, спасибо, я за рулем.
— Тогда ешь и рассказывай.
Павел налил из хрустального графинчика водки, заткнул за ворот накрахмаленную салфетку, выпил, смачно крякнув, стал накладывать себе закуски.
— Рекомендую заливную осетринку с хреном. Хороша-а, мерзавка...
— Старый хрен и холодная рыба, — засмеялась Лариса. — Не обращай на меня внимания, я не голодна. — Лариса отодвинула тарелку. —Павлик, мне нужна твоя помощь Что-то у нас с Андреем в последнее время...
— Сама виновата. Прости, милая, но вчера ты вела себя... м-м... не совсем корректно. Он ведь не слепой.
— Согласна, вчера меня немного занесло. Но виновата в этом не я, а ты. Да, да, ты и Вероника.
— Глупее ничего не могла придумать? — промычал Некрашевич с набитым ртом.
— Думаешь, я не видела, как она на соленые огурцы налегала?
— Так ты догадалась? — Некрашевич отложил вилку, его толстое круглое лицо сияло. — Ну разве она не чудо, Лариса?! Господи, я все еще не могу поверить!