Погоня за сокровищем

Григорьева Юлия Геннадьевна

И тогда Тина оценила все, что происходило между ней и Дином на глазах Альена, когда девушка в очередной раз находила повод для необоснованной обиды. Мадемуазель Лоет представила себя на его месте, со всей отчетливостью понимая, что должен был чувствовать молодой человек. А потом она еще сказала, что Дин лучше, затем выкрикнула ужасные слова о ненависти, хоть и видела, что Альен не в себе и занят, ведь даже папенька всех разогнал, чтобы ему не мешали. А после были ее слова о том, что им лучше остаться друзьями, и снова был Дин, с которым Тина чувствовала себя легче. Затем ресторация и просьба Альена не звать горастанцев, но вновь девушка его не послушалась из-за упрямства и детских страхов, которые сама себе вдолбила в голову. А после этот дурацкий поцелуй, который со стороны, действительно,

выглядел, как нечто большее, чем дружеские объятья.

– И как же ты все это вытерпел, если я оскорбила тебя только за то, что ты нес на руках девицу, которая от страха не могла идти? – спросила тогда Тина. – Ох, Всевышний, как же все глупо…

Обдумав все это, Адамантина Лоет, девица восемнадцати лет от роду, приняла себя. Она не ударилась, как обычно в самобичевания, ее щеки не пылали от стыда. Нет, все это было она и никто другой. Стыдится и клясться измениться – пустое, потому что это попытка отказаться от себя. Но это неверный путь. Нельзя отказаться от своей натуры, потому что ведет к бегу по кругу. Фундамент уже сложился, и от него никуда не деться. Она, Тина Лоет, такая какая есть. Такой ее принимают родные, такой ее принял Альен, и девушка тоже приняла себя такой. Но фундамент уже сложился, и стоило строить дом дальше. Пора топтаться на месте миновала, и Тина знала, что она уже не станет прежней. Маленькая девочка, сидевшая на чужой яблоне, осталась в прошлом. Зарекаться от того, что в жизни мадемуазель Лоет еще будут спорные, и даже безрассудные поступки, тоже было глупо, потому что даже они являлось кирпичиками в ее фундаменте. Но, как сказал папенька, все в ее руках.

Тина, наконец, постигла смысл наставлений папеньки и слов Альена. Никто не научит ее лучше, чем собственные шишки. Ей дают советы, ей подсказывают, нужно просто научиться слушать и делать выводы, не опираясь на свою самоуверенность, а на то, что в этой жизни важно, а что всего лишь блажь. Пришла пора учиться на тех уроках, которые преподает жизнь. Папенька верно сказал, нужно учиться нести ответственность за свои поступки, дела и решения. И хватит прятаться за шорами детских фантазий, реальность оказалась намного жестче, чем казалась в байках папеньки и моряков. Это в историях все романтично и красиво, а в жизни умирают. И пусть пока смерть коснулась знакомых, но чужих ей людей, но Альен уже дважды был ранен за время этого путешествия.

Мадемуазель Лоет с дрожью вспоминала, как очнувшись в карете связанной, она дрожащим голосом спросила:

– Что с молодым человеком, который был со мной? – этот вопрос отчего-то оказался важней, чем вопрос о том, где она, и что с ней будет.

– Это она о том сопляке, которого ты подстрелил? – спросил один пират, и второй ответил.

– Да.

Мир в то мгновение померк перед глазами Тины. Она вдруг представила, что Альена больше нет, и в душе разлилась ледяная пустота, заморозившая даже ток крови по венам и артериям. Девушка не кричала, не пыталась кидаться на пиратов, не обвиняла, не оскорбляла, она просто застыла, глядя в одну точку, а в голове с назойливостью мухи крутился только один вопрос: «Как мне жить без него?».

Ее привезли в порт, развязали и пригрозили пристрелить, если она закричит или попытается бежать. Впрочем, бежать у нее бы и не вышло, оба пирата плотно сжали Тину с обеих сторон, кучер пристроился сзади, ткнув в спину дуло пистолета. Она послушно шла, слабо осознавая происходящее. Потом пришел Ржавый, сел напротив и что-то говорил, мягко и вкрадчиво, повторив несколько раз, что ей ничего не угрожает до тех пор, пока девушка будет вести себя хорошо. Наверное, поэтому Тина и запомнила эти слова. И ожила она лишь в тот момент, когда услышала голос папеньки, и Ржавый подтолкнул ее, велев:

– Покажись отцу.

Окончательно она пришла в себя лишь тогда, когда услышала волшебное и такое необходимое слово – живой. Живой! И мир опять заиграл красками. В то мгновение Тину даже не испугало то, что теперь она во власти одного из самого страшных пиратов их времени. А после бояться стало поздно. Тем более, что обращались с ней вполне сносно, не позволяя обижать пленницу, и давая ей определенную свободу. Девушку не связывали… в полной мере, но к ее ноге была

привязана длинная веревка, примотанная к одной из мачт. С брига ее не видели, и веревка не мешала пленнице передвигаться, но прыгнуть за борт она уже не смогла бы, повиснув вниз головой. Выполнить условия капитана Лоета капитан Вард не мог, это было слишком неосмотрительно. За тем, чтобы Тина не развязала веревку, следил один из матросов, а нож, который девушка носила с собой, забрали, пока она была без сознания, обыскав еще в карете.

– Мадемуазель Лоет, покиньте палубу, – услышала Тина и обернулась к Ржавому, стоявшему за ее спиной.

– Можно мне еще немного постоять? – спросила девушка.

– Нельзя, – жестко ответил пират. – Надвигается шторм.

Вздохнув, Тина бросила последний взгляд на «Счастливчик», туда, где стоял Альен, с которого она не сводила взгляда все это время. Мадемуазель подняла руку, и молодой человек ответил ей, он тоже смотрел на нее все это время.

– Я не люблю просить дважды, – снова произнес пират, и Тина оторвалась от борта.

– Ухожу, – проворчала она.

Он посторонился, пропуская девушку, проследовал за ней до каюты, где разместили пленницу, пропустил внутрь и некоторое время смотрел, как она усаживается за стол.

– Нас сильно помотает, – наконец сказал Урсус. – Попадала уже в шторм?

– Нет, – ответила Тина, не глядя на своего тюремщика.

– Не визжать, на двери не кидаться, все равно не выпущу. Сейчас, – он ненадолго исчез, но вскоре вернулся с книгой в руке. – Держи, интересная. Будет выворачивать, ведро у тебя есть.

– Спасибо за заботу, – усмехнулась девушка.

– Пользуйся, – ответил ей такой же усмешкой Ржавый. – Моя доброта дорого стоит, потому что большая редкость.

Дверь закрылась, и Тина услышала, как повернулся ключ в замочной скважине.

Она откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и вытянула ноги, привычно повторяя любимую позу папеньки и дедушки Мовильяра, как успела заметить Тина за время, проведенное в его обществе.

Мотает корабль по черным волнам. Добраться бы, братцы, нам с вами до суши. Бушует и воет шальной ураган, То дьявол приходит по грешные души. Хей-хо, хей-хо То дьявол приходит по грешные души. Взлетает корабль с волной в небеса, И падает с воем в ревущую бездну. То черти свои подают голоса. Врата Преисподней пред нами разверзнут. Хей-хо, хей-хо Врата Преисподней пред нами разверзнут. Мы жили, как боги, не зная оков. Гуляли на воле, как ветер и волны. Мы пили и ели с господских столов, Звенящей монетой карманы наполнив. Хей-хо, хей-хо Звенящей монетой карманы наполнив. Познали усладу прекрасных блудниц. Удачей обласканы сукины дети. Нам имя давали проклятых убийц. И вот уж растянуты чертовы сети. Хей-хо, хей-хо И вот уж растянуты чертовы сети.

Эту песню Тина услышала когда-то от Кузнечика. Он сидел у ворот их особняка, смотрел на небо, затянувшееся тучами, и напевал старую песню. Сколько тогда было лет мадемуазель Лоет? Кажется, лет десять. Она присела рядом с мужчиной, чтобы послушать, как он поет. Кузнечик подмигнул дочке капитана, приобнял ее за плечи, и они вместе раскачивались в такт простенькой мелодии.

– Эта песня про шторм? – догадалась Тина.

– Почти, – усмехнулся Кузнечик, поддев кончик носа девочки согнутым пальцем. – Шторм тут, как наказание. Расплата за грехи, понимаешь, малютка?