Погоня
Шрифт:
Еще через полчаса она придержала шаг возле огромного, как стена дома, полотна, которое называлось «Над вековым простором». Золотинке не нужно было смотреть прикрепленный ниже рамы ярлык, что узнать этот бескрайний разлив равнины, синеющие волнами леса, широкий изгиб реки и край утеса над ней, где примостились бок обок, вызолоченные закатным солнцем, два крошечных очерка — Юлий и Золотинка. Голова кружилась на этой внезапной высоте, восторгом ширилась грудь и страхом пред равнодушным величием природы.
И Золотинка вспомнила, что остановилась где-то посреди нескончаемого ущелья в недрах блуждающего дворца; сердце бьется и дыхание
На стене висело последнее полотно.
Золотинка узнала тот самый хрустальный ларец на столбике, который видела перед собой воочию, он стоял в пяти шагах перед дверью посреди коридора, узнала самую дверь, словно зеркальное изображение двери действительной… оборванный мальчишка в растерянности перед запертым входом. Она наклонилась прочесть надпись.
«Пигалик Жихан перед закрытой дверью» — таково было незатейливое, но совершенно правдивое название картины.
Золотинка обогнула ларец, мельком глянув, дернула ручку двери и убедилась, что, в самом деле, заперто.
Вот теперь она в точности повторила свое собственное изображение на картине. То было единственное полотно на всей выставке, которое чуточку, самую малость предвосхищало действительность. Теперь и оно, показав язык настоящему, обратилось в весьма покойное, застывшее и отстраненное изображение минувшего.
Отдуваясь, Золотинка в растерянности оглядывалась.
А дверь и не думала поддаваться, сколько ни дергай. Не шелохнулась. Словно это была не дверь вовсе, а выпуклая подделка под дверь, изготовленная для полного правдоподобия из дерева и меди; рукоять и замочная скважина, шляпки гвоздей, навесы — все выглядело, как настоящее, бери и открывай только.
Однако не было уверенности даже в том, что медный лепесток над замочной скважиной скрывает собой нечто такое, куда действительно можно вставить ключ.
Тут Золотинка ошиблась. Лепесток легко отошел в сторону, из темной, как ночь, скважины потянуло холодом и словно бы сквозняком. Ничего другого, сколько Золотинка ни напрягала зрение и слух, попеременно прикладывая к дырке то глаз, то ухо, нельзя было разобрать. Глухая тьма и холодная сырость погреба.
Надо было бы попробовать сеть, но не много понадобилось времени, чтобы убедиться, что сеть не действует во дворце, никакое постороннее, чужое по отношению к дворцу волшебство не работает. А задавленный неведомыми влияниями Эфремон едва откликается.
Наконец Золотинка вспомнила ларец и бросила дверь. Крышка не открывалась, но ларец, граненный хрустальный сундучок, искрящийся ломаным светом, заерзал на круглой, вроде короткого столбика, подставке, вывернулся из рук — и на пол.
С тяжким хлопком он разбился на тысячи сверкающих осколков, и в этом похожем и на лед, и на груду алмазов развале обнажилась ободранная деревянная рогулька с насажанным на одно из ответвлений поуже кольцом.
Золотинка признала его с одного взгляда. Тот самый волшебный камень, который она надвинула на палочку-водительницу,
Это и была та чудовищная ошибка, последняя в цепи недоразумений, которая завершила отчаянные метания Золотинки. Два года назад в Каменецком замке.
В трепетном предчувствии удачи, не зная еще, как понимать подарок, Золотинка извлекла рогульку из осколков и тогда, после нескольких простых опытов, убедилась, что хотенчик мертв. Да и Паракон тоже. Увы, это были подобия, бездушные двойники когда-то живых, податливых на призыв предметов. Паракон не откликался, Золотинка не чувствовала его волшебное естество, а подброшенный в воздух хотенчик падал на пол сухой деревяшкой. Четыре жемчужины под откидной крышкой перстня — ровно столько их здесь и было, когда Золотинка последний раз открывала камень! — представляли собой четыре заколдованные души. Несколько торопливых попыток расколдовать людей не имели успеха. Жемчужины оставались бесчувственны, как все остальное, и Золотинка, помедлив, попрятала их на место в тайное отделение перстня.
Но как бы там ни было, Порывай, слышно, спешит к блуждающему дворцу. За своим повелителем Параконом, уже угасшим? Или Паракон угас только здесь, во дворце, а на воле вновь вспыхнет? Недолго подумав, Золотинка насадила кольцо на ответвление рогульки, как оно было изначально, и спрятала хотенчик за пояс. Дворец словно и ждал этого: рассыпанные по полу осколки ларца испарялись, как быстро тающий лед, скоро и следов не осталось, ларец исчез за ненадобностью.
По правде говоря, поспешное, несколько показное согласие не особенно вдохновляло Золотинку. Временами она чувствовала с беспокойством, что каждый шаг ее задан и определен неизвестным ей замыслом, это требовало размышлений. И однако как ни бунтовал разум, невозможно было уклониться от предначертанного. Нельзя было не подобрать Паракон (или ложное его подобие, это еще вопрос), нельзя было не пройти красный коридор до конца по всем его завораживающим извивам, а упершись в запертую дверь, нельзя было не искать ключ. Ибо уклонение от назначенного и должного — малодушие.
Мелькнула тут кстати соблазнительная мысль, что теперь, когда Золотинка исполнила желание дворца в отношении Паракона, дверь откроется сама собой.
Золотинка ошиблась и на этот раз: дверь стояла недвижно и невредимо на всех своих запорах и петлях. Ничего не переменилось и на картине, когда Золотинка обратилась за подсказкой к глубокомысленному полотну под названием «Пигалик Жихан перед закрытой дверью».
И однако же никуда не деться: если есть замок, нужен и ключ, так повелось исстари, не Золотинка это придумала и не ей менять устоявшийся порядок вещей.
Она испытала в качестве ключа Паракон, а потом хотенчик, безуспешно пытаясь втиснуть их в скважину. Потом опрокинула подставку для ларца, отыскивая какую-нибудь тайную полость. Ключа не было и за картиной в расщелине между полотном и стеной. Пришлось порядочно попыхтеть, чтобы убедиться в этом, после трудных неоднократных попыток Золотинка сдвинула с креплений тяжелую раму и уронила ее на пол, едва успев уберечь ноги. За картиной не было ничего, даже пыли.
Ничего не дали поиски за другими картинами, в укромных местах позади изваяний и вообще по всему коридору на четверть часа ходьбы от торцевой двери.