Пограничная тишина
Шрифт:
Не раз Павел Иванович вспоминал о таком разговоре, когда о нем проявляли особую заботу. Его же заботило совсем другое. За двадцать лет жизни в Ясенках он так свыкся со службой, слился воедино и с казармой, знакомо красневшей черепичной крышей, и с конюшней, наполненной душистым сеном, и с целой шеренгой стройных, шумливых, по-настоящему родных берез. Как можно было забыть его первый приезд на заставу! Было ему тогда двадцать с чем-то лет. Застава была новенькая и, как он сам, молодая, окруженная пышными приземистыми елочками.
— Комиссия должна прибыть из отряда, — сказал ему старый начальник, знакомя с хозяйством заставы, — вот я и приказал навести порядок, дорожки порасчистили, елочки велел посадить... Что, плохо, скажешь?
— Ничего, — кивнул лейтенант Андреев.
— Начальство нужно уметь встречать, — поучал капитан.
Павел Андреев не знал толком, как надо встречать начальство, и боялся признаться в этом, совсем не подозревая, какой выйдет конфуз с елочками. Проходили дни, а начальство не появлялось. Не дождавшись его приезда, капитан укатил в отряд оформлять свою демобилизацию. Весенние дни становились все жарче, елочки съежились и начали менять цвет, превращаясь из ярко-зеленых в бурые. Однако молодому начальнику хватало дел и без елочек. Он добросовестно осваивал участок границы, вывозил солдат на стыки, бороновал контрольно-следовую полосу, проверял, неизвестно в который раз, надежность сигнализации и почти совсем забыл о комиссии. Она нагрянула неожиданно — под вечер и была не просто комиссией поверяющих: прибыл генерал из округа, захотевший познакомиться с делами молодого хозяина заставы. Его сопровождали начальники отряда и политотдела.
Рапортуя генералу, лейтенант Андреев стоял между кудреватыми елочками, на посыпанной песком тропочке, ведущей к входу в помещение заставы. Приняв рапорт, генерал почему-то сразу же заинтересовался елочками, подозрительно переменившими цвет, потрогал за кончик веточки самую кокетливую. Она затрепетала под крепкой рукой генерала — старого рубаки и брызнула сухими иголками в разные стороны. Генерал потянул за ветку сильнее. Елка совсем бесстыдно оголилась и покорно легла ему на плечо.
— Это что же, маскарад с Нового года? — освобождаясь из объятий увядшей красавицы, спросил генерал.
О том, как дальше развивались события, Павлу Ивановичу, когда он устроил себе выходной день и надел шелковую тенниску, вспоминать не хотелось. Однако память — штука назойливая, порой фотографически точная: разве можно было забыть, как высокий, подтянутый генерал, в отутюженном кителе, шагал вдоль ряда елочек и легко вынимал их из земли одну за другой? Следом за ним молча шло начальство из отряда, сердито отбрасывая в сторону осыпавшуюся декорацию. Хотя Павел Андреев и не принимал участия в сооружении такого украшения, но все равно ему было стыдно и за уехавшего капитана, да и за себя тоже...
В тот же день генерал вместе с сопровождающими уехал на соседнюю заставу. Долго Павел Иванович стыдился смотреть солдатам в глаза и не мог успокоиться до тех пор, пока не съездил в лес. Ходил с лопатой в руках от одной молодой березки к другой, полюбившуюся выкапывал с корнем. Солдаты осторожно вынимали ее вместе с землей, бережно несли и укладывали на застланную брезентом бричку. На месте, где стояли декоративные елочки, Андреев посадил настоящие березы. Они выстроились вдоль казармы, шагнули стройным рядком до жилого офицерского дома, образуя чудесную аллею, как в знаменитом Беловежье, где начальником заставы сейчас приятель Павла Ивановича — Алексей Гордеевич Григоренко. Но тогда еще не было его в Беловежах, как не было даже в помине и этих березок, которые теперь серебрились на утреннем солнце чистыми стволами, звонко и молодо играя рубчатыми листочками. Время бежит и быстро укорачивается, как полуденная тень. Такова жизнь. Березки, посаженные Андреевым два десятка лет тому назад, стрельнули верхушками поверх крыши казармы. Одну, самую крайнюю от жилого дома, в прошлом году хлестнула молния и расщепила от макушки до комоля. Умерла березка. Пришлось спилить. Павел Иванович сам спилил ее лучковой пилой — срезал нарочно повыше, чтобы можно было в свободную минутку посидеть на пне, выкурить сигарету и обдумать очередные деда.
Хорошо курилось и в это солнечное, тихое утро. Павел Иванович всласть затянулся, пустил перед носом дымок и по-хозяйски оглядел заставский двор. Шофер Архип Боцун выкатил из гаража своего «бобика», поднял капот
— Ну нравится, что комиссаром назвал? А ты и есть настоящий комиссар! Забыл, откуда замполиты пошли?.. Ты гордись и цени свою должность и всегда помни, что она, эта замполитская должность, к тому же и партийная.
— А я и комиссар-то беспартийный, комсомолец только, — еще больше краснея, ответил Терехов.
— Так у тебя, друг, все впереди!
Первое свое занятие замполит Федор Терехов проводил через два дня. Свободных от службы солдат дежурный собрал в помещении. Узнав об этом, Павел Иванович сказал Терехову:
— Душно в комнате, проводите занятия в беседке.
Свежевыкрашенная, в зеленый цвет, беседка была просторной. Над нею покачивались андреевские березки и кусты сирени. Павел Иванович занял место за своим письменным столом перед внушительным фолиантом пограничной книги. Через открытое окно ему хорошо было слышно, как замполит бойким голосом отчетливо читал выдержки из статьи, напечатанной в журнале «Блокнот агитатора». Речь шла о пятилетнем плане в цифрах.
После перерыва Андреев зашел тогда в беседку, усадил рядом с собой замполита и все, что тот перед этим читал, просто и коротко рассказал солдатам своими словами. Терехов и сам невольно заслушался. В пересказе майора слова и цифры как бы оживали, становились доходчивее, примеры звучали по-иному и легче запоминались.
Когда они остались вдвоем, Павел Иванович, как бы между прочим, сказал:
— Когда руководитель занятий читает по бумажке, он изнуряет слушателей непосильным трудом. Да и пользы от него мало. Прочитать напечатанное или выписанное из книги может каждый грамотный, а вот рассказывать и учить может только хорошо знающий свое дело. Что выучил и запомнил сам, должно зацепиться в памяти и у слушателей.
Федор Терехов надолго запомнил свое первое занятие на заставе. Поначалу было немного обидно. Ведь должен майор считаться с его авторитетом заместителя начальника заставы по политической части. Название должности звучало солидно, весомо и радостно завораживало сознание молодого офицера. Да и сам Федор еще так был зелен, наивен в новом, привлекательном для него положении и пока находился в полном неведении о своих педагогических способностях. Решил откровенно поговорить с майором с глазу на глаз и высказать все, что он думает по этому поводу. Но Павел Иванович, словно предвидя это, опередил своего заместителя. Когда они остались в канцелярии вдвоем, спросил без всякой церемонии:
— Считаете, что я поступил неправильно?
Федор Терехов выпрямился и удивленно расширил глаза. Он не ожидал, что Павел Иванович начнет разговор первым. Собравшись, ответил:
— Считаю, товарищ майор.
— Наверное, подумали и об авторитете командира?
— Думал, — ответил Терехов и насупился. Прозорливость майора начинала его смущать.
— Это хорошо, что думал... — Павел Иванович приблизил к себе расписание занятий, поудобнее уселся в своем старом, потертом креслице. — Но дело-то в том, что пока еще этого авторитета не было и не могло быть... А если и оставался какой, скажем, чисто должностной, то терять его нельзя, как и нельзя проводить наскоком политзанятия.