Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Маккарти Кормак

Нет.

А что он сделал?

Встал из-за стола. И ушел к себе.

Ты рассказала ему все, когда вы сидели за столом?

Да.

При ней?

Да. Он встал, ушел к себе, а на следующий день до рассвета уехал. Поседлал коня и уехал… Взял собак и отправился в горы. Я думала, он хочет найти тебя и убить…

Она заплакала. Люди за другими столиками бросали на них удивленные взгляды. Она сидела, опустив голову, и беззвучно рыдала. Только чуть вздрагивали ее плечи и по щекам катились слезы.

Не плачь, Алехандра… Не надо.

Она покачала головой:

Я все разрушила… Я хотела умереть.

Не плачь. Я все исправлю.

У тебя ничего не выйдет, возразила она и посмотрела на Джона-Грейди.

До этого он

не знал, что такое отчаяние. И только теперь понял, что это такое.

Он отправился на гору? Так почему же он не убил меня?

Не знаю. Может, опасался, что тогда я покончу с собой.

Ты бы это сделала?

Не знаю.

Я все исправлю. Ты должна мне позволить…

Она покачала головой:

Ты ничего не понимаешь.

О чем ты?

Я не подозревала, что он может перестать любить меня. Я думала, что он на такое не способен. Но теперь вижу, что ошибалась.

Она вынула из сумочки платок.

Извини… На нас смотрят…

Ночью шел дождь, ветер вносил шторы в комнату, и было слышно, как струи воды с шумом падают на каменные плиты дворика. Он крепко прижимал к себе ее нагое бледное тело, а она плакала и говорила, что любит его. Он предложил ей стать его женой, говорил, что может зарабатывать на жизнь, что они уедут к нему на родину, будут жить там и ничего плохого с ними не случится. Она так и не смогла заснуть, а когда он проснулся поутру, увидел, что она стоит у окна в его рубашке.

Viene la madrugada [168] , сказала она.

Да.

Алехандра подошла к кровати, села на краешек:

Я видела тебя во сне. Мне приснилось, что ты умер.

Вчера?

Нет, давно. Еще до всего этого… Hice una manda… [169]

Чтобы сохранить мне жизнь?

Да. Тебя пронесли по улицам города, в котором я никогда не бывала. На рассвете. Дети молились… Lloraba tu madre… Con m'as raz'on tu puta [170] .

168

Вот и рассвет (исп.).

169

Я дала обещание… (исп.)

170

И мать твоя плакала… А может, твоя шлюха (исп.).

Он прижал ладонь к ее рту:

Не надо говорить такое…

Они вышли в город спозаранку, слонялись там по улицам без цели. Заговаривали с подметальщиками, с женщинами, которые мыли ступеньки своих магазинчиков. Позавтракали в кафе, а потом пошли бродить по переулкам, где старые торговки местными сластями – конфетами из патоки мелкоча, медовым хворостом чарамуска и тому подобным – раскладывали на выставленных прямо на булыжную мостовую лотках свой товар. Джон-Грейди купил клубники у мальчишки, который взвесил ягоды на медных балансирных весах и положил в кулек. Потом они зашли в парк Независимости, где на высоком пьедестале стоял белый каменный ангел со сломанным крылом. С его запястий свисали разорванные оковы. Джон-Грейди отсчитывал про себя часы, оставшиеся до прихода поезда с юга, который увезет – или, может, все же не увезет – ее. Он сказал ей, что если она доверит свою жизнь ему, то он никогда не подведет ее и не обидит и будет любить до самой смерти, и она сказала, что верит ему.

Ближе к полудню на пути в гостиницу Алехандра взяла его за руку и повела

через улицу.

Пойдем, я что-то тебе покажу, сказала она.

Они прошли вдоль стены собора, а потом, пройдя сквозь арочные ворота, вышли на другую улицу.

Куда ты меня ведешь?

В одно место.

Они шли по узкой извилистой улочке, миновали кожевенную мастерскую, лавку жестянщика, потом оказались на маленькой площади.

Здесь погиб мой дед. Отец мамы.

Где?

Вот здесь, на площади Пласуэла-де-Гвадалахарита.

Во время революции?

Да. В четырнадцатом году. Двадцать третьего июня. Он сражался под началом Рауля Мадеро. В бригаде из Сарагосы. Ему было двадцать четыре года. Они пришли сюда с севера. Дальше тогда уже никакого города не было… Он умер в чужом, незнакомом месте. Эскина де-ла-Калье-дель-Десео и эль-Кальехон-дель-Пенсадор-Мехикано [171] . И матери не оказалось рядом, чтобы оплакать сына. Все как на корридах. И птичка не вспорхнула… Только кровь. Кровь на камнях. Ну вот, я показала тебе, что хотела. Пошли.

171

Угол улицы Желаний и переулка Мексиканского Мыслителя.

Кто такой Мексиканский Мыслитель?

Поэт. Хоакин Фернандес де Лисарди. Он прожил тяжелую жизнь и умер совсем молодым. Ну а что касается улицы Желаний, то, как и улица Печальной Ночи, это все названия, типичные для Мексики. Ну, пойдем.

Когда они пришли в номер, там убирала горничная, но тотчас удалилась, и они, задернув шторы, легли в постель. Они любили друг друга и заснули, обнявшись. Когда проснулись, был уже вечер. Алехандра вышла из душа, завернутая в полотенце, села на край постели, взяла его за руку.

Я не могу сделать то, о чем ты просишь. Я люблю тебя, но я не могу.

Джон-Грейди вдруг ясно увидел, как всю свою жизнь шел к этому моменту, а дальше идти уже некуда. В него вселилось что-то холодное и бездушное. Какое-то чужое существо. Ему даже показалось, что оно злобно ухмыляется, и трудно было поверить, что это чудовище когда-нибудь его покинет. Когда Алехандра снова вышла из ванной, она была уже полностью одета, и он опять усадил ее на кровать, взял обе руки в свои и начал говорить, но она только качала головой и отворачивала заплаканное лицо. А потом сказала, что ей пора и что она не имеет права опоздать на поезд.

Они шли к вокзалу, она держала его за руку, а он нес ее чемоданчик. Прошли по аллее над старой ареной, где устраивались бои быков, спустились по ступенькам мимо каменной, украшенной резьбой эстрады для оркестра. Дул сухой ветер с юга, шуршал листьями эвкалиптов. Солнце уже село, парк погружался в голубые сумерки, а по стенам акведука и на аллеях загорались желтые уличные фонари.

На платформе она прижалась к нему, уткнувшись в плечо. Он говорил, говорил, но она молчала. Потом с юга появился поезд. Выпуская клубы дыма и пара и громко пыхтя и отдуваясь, мимо них прошел паровоз, потом остановился, отчего по всему составу, от головы к хвосту, прокатился грохот. Изгибаясь вдоль перрона, вагоны уходили в темноту, и лишь их окна тихо светились. Джон-Грейди вспомнил, как двадцать четыре часа назад такой же поезд подошел к этой платформе. Алехандра коснулась пальцами серебряного ожерелья на шее, наклонилась, чтобы взять свой коричневый чемоданчик, поцеловала Джона-Грейди, прижалась к нему мокрым лицом, потом направилась к вагону и скрылась в нем. Джон-Грейди смотрел ей вслед и думал, что все это сон. Вокруг родные и близкие здоровались и прощались друг с другом. Джон-Грейди бросил взгляд на мужчину с девочкой на руках, которая весело смеялась, но вдруг увидела лицо Джона-Грейди, и ее веселье как ветром сдуло. Джон-Грейди стоял и удивлялся, как у него хватает сил дожидаться отхода поезда. Но он выдержал до конца и, когда поезд растворился в сумерках, повернулся и зашагал прочь.