Пограничные бродяги
Шрифт:
Теперь это было уже не сражение, а скорее бойня, сделавшаяся еще более ожесточенной из-за тех уловок, с какими индейцы нападали на своих несчастных врагов, к которым они испытывали лютую ненависть.
Из колонистов в живых оставались только капитан, Ботрейл, Боб и человек двадцать американцев. Собравшись в центре площади посреди форта, они с энергией отчаяния отбивались от целой тучи индейцев, решив скорее умереть, чем попасть в руки своих свирепых победителей.
Тем не менее Транкилю удалось, употребив все средства и презирая все
Вдруг со стороны реки донеслись крики, плач и мольбы о помощи.
Охотник сейчас же кинулся туда, подгоняемый каким-то мрачным предчувствием.
За ним последовали Черный Олень и другие воины. Когда они достигли места, куда Квониам отвел женщин, то их глазам представилось ужасное зрелище.
Миссис Уатт и три другие женщины неподвижно распростерлись на земле, окруженные лужами крови. Около них валялся и Квониам с двумя ранами — в голове и груди.
От остальных женщин, почти обезумевших от страха, невозможно было добиться ни слова о том, что случилось.
Дети капитана исчезли!
ГЛАВА ХI. Вента дель-Потреро
Пользуясь теперь законным правом романиста, мы перенесем действие нашего рассказа в Техас, пропустив шестнадцать лет, если считать со времени тех происшествий, которые были описаны нами в предшествующей главе.
Рассвет уже начал придавать облакам перламутровый оттенок, звезды одна за другой исчезали в мрачных небесных глубинах, а на самом краю голубой линии горизонта ярко-красный отблеск, предвестник солнечного восхода, давал знать, что скоро наступит день.
Тысячи невидимых птичек, укрывавшихся в листве от холода, теперь пробуждались и радостно оглашали воздух своим мелодичным утренним пением, а рев диких зверей, уходящих от водопоя и медленно направлявшихся в свои неведомые берлоги, становился все более и более глухим и мало-помалу затихал.
Между тем поднялся ветерок, который проник в густое облако испарений, поднимающихся в тропических странах над землей при восходе солнца, разорвал и развеял его в пространстве. Все это произошло без всякого перехода, как на сцене, и представляло собой восхитительное зрелище, способное вдохновить мечтательную душу художника или поэта.
Провидению было угодно наградить Америку особенным изобилием самых увлекательных пейзажей, одарив ее могущественную природу таким бесчисленным множеством контрастов и сочетаний, которое можно встретить только здесь.
Посреди широкой равнины, защищенной со всех сторон высокими ветвями девственного леса, вырисовывались причудливые изгибы усыпанной песком дороги, желтый цвет которой составлял приятный контраст с темной зеленью высокой травы и серебристо-белым цветом воды в узкой речке, поверхность которой сверкала, как ларчик с драгоценностями, под первыми лучами восходящего солнца.
Неподалеку от реки, почти в самом центре равнины возвышался белый дом с колоннадой,
Этот дом, кокетливо убранный вьющимися растениями, широко и густо разросшимися на его стенах, представлял собой венту, или гостиницу, выстроенную на вершине небольшого холма. К нему вела дорога, шедшая по отлогому подъему, тогда как сама вента господствовала над этим необъятным и величественным пейзажем, подобно орлу, парящему над облаками.
У ворот венты несколько драгун, всего около двадцати человек, составлявших живописные группы, заканчивали седлать лошадей, в то время как погонщики деловито навьючивали семь или восемь мулов.
На дороге, в нескольких милях от венты, можно было заметить нескольких всадников, которые быстро двигались вперед и уже готовились углубиться в лес. Лес этот постепенно возвышался и заканчивался линией высоких, покрытых снегом горных вершин, почти сливавшихся с небесной лазурью.
Дверь венты отворилась, и из нее вышел, напевая вполголоса, молодой офицер в сопровождении толстого и пузатого монаха с веселым выражением лица. Вслед за ними на пороге появилась очаровательная юная особа восемнадцати или девятнадцати лет. Она была хрупкой блондинкой с голубыми глазами и волосами золотистого цвета и выглядела очень мило и грациозно.
— Живее в путь, — сказал молодой человек в форме капитана, — мы и так потеряли слишком много времени. Садитесь на мула.
— Гм, — проговорил монах, — мы только что пообедали. Какого черта вы так торопитесь, капитан?
— Святой муж, — насмешливо отвечал офицер, — если вам угодно здесь остаться, так сделайте милость, оставайтесь.
— Нет, нет, я еду с вами! — с испугом воскликнул монах. — Я желаю воспользоваться вашим обществом.
— В таком случае поторопитесь, потому что через двадцать пять минут я прикажу выступить в поход.
Окинув взглядом равнину, офицер знаком велел своему слуге подвести ему лошадь и легко вскочил в седло с грацией, свойственной мексиканским наездникам. Монах испустил вздох сожаления, думая, вероятно, о радушном гостеприимстве, которого он лишался, намереваясь подвергнуться опасностям долгого путешествия. С помощью погонщиков ему удалось с грехом пополам вскарабкаться на спину мула, который подался вниз, почувствовав на себе столь тяжкую ношу.
— Уф! — пробормотал монах. — Ну вот я и сел.
— На коней! — скомандовал офицер.
Драгуны тотчас же повиновались, и в продолжение двух минут слышалось только бряцанье оружия.
Молодая девушка, о которой мы говорили, все еще молча, неподвижно стояла на пороге, снедаемая, по-видимому, внутренним беспокойством и с тревогой оглядывая двух или трех поселян, которые, беспечно прислонившись к стене, с ленивым любопытством следили за движениями каравана. Но в тот момент, когда капитан готовился отдавать приказ к выступлению, она решительно приблизилась к нему и, протягивая ему огниво, сказала мягким и мелодичным голосом: