Пограничные зори
Шрифт:
— Еще… шпалер! — орал Медунов людям, реке, камышу. — Куда прете эту пустую мотню? Камней в нее, камней! Можно экскаватором вместо подъемного крана. Слышишь, Епишкин, надолбы ставь!..
Синие плисовые, с проплешинами на коленках, штаны старика Эмина мелькали в общей суматохе.
— Карабуры, — с молитвенной надеждой в голосе носил он по берегу свое слово. — Карабуры.
Прибывало. Тупая сила воды перла тысячи тонн ила и мусора к своему извечному низовью. И почему-то, как всегда, казалось случайным, невероятным в природе то, что в разгар лета, когда посыхают самые солнцелюбивые растения, когда и вспаханная земля превращается, от зноя в камень,
Дмитрий Медунов родился и вырос на берегу Дарьи; чего только не вытворяла она у него на глазах — всякого перевидел, но никак не мог понять всех ее прихотей, повадок, правил, которыми она живет. Со следами крови на руках, он вдруг опустил поднятую было лопату, потом резко отбросил ее в сторону и присел на берегу, у самого уреза воды. В глазах у него отразились не то чтобы страх и растерянность, а понимание близкой катастрофы: уровень воды в канале быстро падал, и убывающая вода оставляла на песчаных окрайках белесые полоски пены.
Словно бы радовать это должно, ведь только и думали сейчас о том, чтобы выстоять в поединке со стихией, продержаться до спада воды, и вот уровень ее начал понижаться; но было страшно даже говорить об этом — понижался водопоток не у верхнего, а у нижнего бьефа сооружения; это значило, что через ворота под шандором воды проходило все меньше и меньше. С неимоверной быстротой росла у верхнего бьефа толща мутного, подвижного пласта, который давил на бетонированные держаки и земляные отводы.
Перепад становился круче. Удар своего дробящего молота река собиралась нанести без промаха и копила еще силенок для этого рокового удара. Еще несколько минут — и будет поздно.
— Ско-олько? — крикнул реечному Медунов с тем труднообъяснимым спокойствием, которое приходит в самые страшные мгновения к сильным людям. — Докладывай без передышки.
Реечный доложил. Медунов тут же передал замеры начальнику службы Сергееву и тульей фуражки вытер со скуластого лица пот и нашлепки сизоватого ила. Приблизился хлопотавший на берегу безбородый, сгорбленный старик Эмин из кизыл-аякского колхоза. Старика будто знобило, хотя стояла сорокаградусная жарища; руки у него дрожали, коленки ходили ходуном. Эмин-ага тронул за плечо Сергеева и показал на камыш.
— Будем бросать карабуры, — без слов понял его Сергеев.
А Медунов тем временем был уже на верху бетонированной крепости, что-то крикнул на бегу дежурному и не спустился, а бросился на дно железного колодца, в самую бучу воды, которую с дьявольской тягой гнало под стальные ворота — шандоры. Поток бурлил на дне колодца, выплевывая к решеткам мусор, кугу, камыш, войлок и ребра кибиток погибших где-то селений, седла ослов и колеса арб. Плавучий груз Дарьи заклинивал проемы, увеличивал давление на плотину. Ничего не оставалось другого, как с риском для жизни вручную очищать завалы, проталкивать через горловину в плотине и возвращать
Тесно, жарко, дышать нечем. Под ногами клокочет коричневая смерть; неловкое движение — и поминай как звали! Медунов слышал, как содрогается и утробным гулом отзывается железобетон на глухие удары; минутами казалось, что вот сооружение сдвинулось со своих устоев, начало сползать вниз по течению; а то вдруг начинало что-то трескаться, будто рушиться.
— Как там? — кричал Медунов наверх, дежурному.
— Все так же… висим на волоске, — бросал дежурный в колодец.
«Лишь бы хуже не было, — этих слов дежурный не слышал, их Медунов, сопя и чертыхаясь, говорил про себя. — Пропихну сейчас чурбак, снопик куги, а потом эту вот веточку туранги… Раз-два!.. Подалась, ядри ее! Р-раз… Дернем-подернем…»
Довольный тем, что огромный завал удалось-таки убрать, он спросил у дежурного:
— Лучше потянуло?
— Узнаю сейчас у Маланьи. Она с рейкой возится.
Ожидание томительно. «Неужели не помогла очистка такого широкого окна? Вот как хлынуло в образовавшийся проран, кубов на десять в секунду больше понесло», — думал Медунов, обеими руками схватившись за скобу и не зная, сумеет ли он своими силами выбраться из этого железного мешка.
— Петрович… Слышь, Петрович! — Радостный голос дежурного пересиливал злобный гул ошалелого потока. — Слышь? Сверху убывает, а внизу — прибавило… Пропускник твой помогает. Вылазь на солнышко.
Легко сказать «вылазь», а как с места сдвинуться, когда руки скрючило судорожной ломотой, налившиеся усталостью плечи словно пристыли к железной стенке колодца, а к горлу подкатывает дурнота. Дежурный что-то понял и спросил:
— Пособить тебе, Петрович?
— Занимайся чем надо! — прикрикнул на него Медунов.
Не враз оторвал он плечи от опоры, не резво поднялся на ноги, а карабкаясь к шахтному вылазу, то и дело отдыхал.
Вылез. Повис на перекладине перил, взглянул на взбаламученную водную ширь, сощурился от игры солнца на воде и со вздохом подумал, что борьба со стихией еще не кончилась: пожалуй, только началась. Перевалило лишь за полдень, а что-то еще покажет ночь; по многолетним приметам, Аму-Дарья в паводки особенно разбойничала по ночам, и добро б к закату успел подойти второй караван барж с камнем и габионами — бетонными с крюками плитами, которые оказались неизрасходованными в низовьях канала.
Медунов знал, на что горазда взбалмошная Дарья. Был на его памяти такой случай. Поднялся из воды остров (а известно — островами Аму-Дарья играет, как мыльными пузырями: был — и нет; смотришь, точно такой же вылупился в ту же ночь где-то ниже или выше по течению). Остров, о котором идет речь, наперекор родительнице, не берегущей детей своих, дожил лет до семи, камышом порос, и даже лох, тамариск на нем прижились. На три с лишним километра вытянулась пологая суша, омываемая мутными струями. Год от года остров увеличивался: раздался вширь, в высоту подался — с южной стороны обрывистым стал. Сначала никто на него не обращал особого внимания: деревья понемногу вырубали, косили камыш. И вдруг пошли об острове толки: оказался он настоящей кладовой солодкового корня. Поставили там палатки, начали строить домики и разные службы для промысла. Целый поселок выстроили. Обжились островитяне, всякой живностью обзавелись, улице название дали, а с берега, из усадьбы совхоза, электрические провода протянули. В помощь машинной базе, с тракторами, бульдозерами и канавокопателями, у причалов — моторные катера и каюки.