Погребенная во льдах
Шрифт:
Они проехали добрых полмили, когда Рейнер указал налево, и Кадфаэль увидел неглубокую ложбину. Крыша хижины была почти совсем скрыта снежной шапкой, и только черная тень под карнизами выдавала ее присутствие. Спустившись по пологому склону, они подъехали к хижине с южной стороны, где находилась дверь, и увидели, что она открыта. Взглянув на порог, где лежал снег, выпавший прошлой ночью, брат Кадфаэль понял, что дверь простояла открытой всего несколько часов, так как внутри снега не было, — только снежная пыль припорошила доски.
Внезапно монах замер на месте. На снегу, который намело у двери,
На морозе все хорошо сохраняется. Солнце, каждый день светившее понемногу, только слегка растопило капелью верхушку кучи помета. Следующий снег покроет ее, а мороз скрепит. Но дырка, которую пробили в этой куче капли, была довольно глубока. Насколько мог судить Кадфаэль, дней пять-шесть прошло с тех пор, как здесь стояла лошадь. Хижина была срублена из необработанных бревен, и под низкими карнизами брат Кадфаэль заметил сучки, к которым легко можно было привязать животное.
Возможно, он никогда бы не заметил волосы, которые были почти белого цвета, если бы они не затрепетали от внезапно налетевшего ветра, — они зацепились на углу, где-то на уровне его глаз. Ветер стряхнул с них снег, и они засверкали на солнце.
Брат Кадфаэль осторожно снял их и разгладил на ладони. Это была прядь грубых волнистых волос конской гривы цвета увядающих примул. Лошадь, которую здесь привязали, терлась гривой об угол хижины и оставила эти знаки своего пребывания.
Должно быть, это ближайшее жилище от ручья, в котором он нашел подо льдом сестру Хиларию. И если здесь была лошадь, то не составило труда перевезти тело убитой девушки на такое расстояние. Но возможно, он забегает вперед. Лучше сначала посмотреть, о чем еще расскажет это место, прежде чем делать такие выводы.
Брат Кадфаэль осторожно спрятал клочок лошадиных волос за пазуху и вошел в хижину. Он ощутил приятное тепло после жгучего мороза, а слабый запах сена защекотал ноздри. Оставшийся на улице Рейнер внимательно наблюдал за ним.
Кому-то посчастливилось собрать хороший урожай сена прошлым летом, и здесь находился еще приличный запас. Тут и постель, и надежная крыша над головой — да, тот, кого застигнет в пути темнота, будет рад набрести на такой ночлег. Прошлой ночью кто-то здесь останавливался: большая охапка сена была примята, на ней виднелись очертания длинного тела. Возможно, ночевали здесь и раньше, несколько ночей тому назад. Возможно, вдвоем. Да, вполне возможно, что именно здесь убили сестру Хиларию. Однако даже отсюда не меньше полумили до того места, где нашли полумертвого брата Элиаса, а ведь разбойники возвращались домой и им ни к чему было прочесывать полмили пустынной земли.
— Ты думаешь, что здесь остановились прошлой ночью те двое, которых мы разыскиваем? — с порога спросил Рейнер, с уважением наблюдая, как сосредоточенно
— Возможно, ты прав, — рассеянно ответил Кадфаэль. — Будем на это надеяться, так как, кто бы тут ни был, он вышел отсюда живым и невредимым сегодня утром и оставил следы, которыми мы сейчас займемся. Если мы нашли все, что здесь можно было найти.
— А что тут еще может быть? — пожал плечами Рейнер, но вошел и, внимательно оглядевшись, поворошил ногой большую охапку сена на полу.
— Тут можно было заночевать, если они сюда добрались. Может быть, с ними, в конце концов, не приключилось ничего дурного? — Рейнер вопросительно взглянул на Кадфаэля.
Потом он снова поворошил сено, при этом поднялась пыль, щекочущая ноздри, и показался край черной одежды. Наклонившись, Рейнер потянул за длинное черное одеяние, развернувшееся у него в руках. Оно было пыльное и измятое. Он в изумлении поднял его.
— Что это здесь? Кто же это выбросил такой хороший плащ?
Кадфаэль взял у него одежду и развернул. Простой дорожный плащ из грубой черной ткани, из которой шьют монашеские одежды. Плащ мужчины, монаха. Может, это плащ брата Элиаса?
Ни слова не говоря, он уронил плащ и зарыл обе руки в сено, раскапывая его до земли, как терьер, преследующий крысу. Там оказалась еще какая-то черная ткань, свернутая и засунутая глубоко — так глубоко, чтобы спрятать от глаз. Он достал сверток и встряхнул его, и оттуда выпал мятый белый шар. Подхватив, он разгладил его в руках. Это оказался простой льняной плат монахини, запачканный и смятый. А черный сверток был рясой с поясом и коротким плащом из той же ткани. И все это было запрятано так глубоко, что ни один пастух не обнаружил бы сверток, пока в хижине оставалось сено.
Кадфаэль расправил рясу и пощупал правый рукав и ткань на груди, где были следы, невидимые в темноте. На правой стороне груди на ткани было засохшее пятно размером с мужскую ладонь, и отвердевшие нити крошились под рукой. На плече и рукаве были следы того же происхождения.
— Кровь? — спросил удивленный Рейнер.
Кадфаэль не ответил. Он с мрачным видом сворачивал вместе рясу и плащ, а плат засунул внутрь. Взяв этот сверток под мышку, он сказал:
— А теперь давай-ка пойдем, посмотрим, куда направились те, кто провел здесь эту ночь.
Было совершенно очевидно, в какую сторону ушли последние обитатели хижины. Начиная с тонкого слоя снега перед дверью, на котором ясно отпечатались следы больших и маленьких ног, тянулись две дорожки, которые сначала были проложены по неглубокому снегу, а затем — по сугробам и спускались вниз, к зарослям кустарника и заснеженным деревьям. Кадфаэль и Рейнер пошли по этим следам, ведя за собой мулов. Тропа, проложенная теми, по чьим следам они шли, обогнула кусты, затем скрылась в рощице и наконец снова появилась там, где ее пересекли многочисленные следы, как людские, так и конские, идущие с запада на восток. Кадфаэль посмотрел на восток, проследив направление этих следов, пока они не скрылись из виду, спустившись в долину, куда стекали ручьи. Несомненно, они и там шли по прямой и, снова поднявшись в гору, указывали прямо на Титтерстон Кли.