Погребенные за мостом
Шрифт:
– Вот, я же вам говорил, что рыбу есть вредно! – горестно причитал Ацо, а Славица, несмотря на кость в горле, смеялась над ним.
Славица…
– Если бы все заболевали от пыли, на земле давно бы никого не осталось, – возразил Илья. – Да не переживай ты так! Я же сказал: сам хочу поехать. Мне это только на пользу. И все наладится.
«Ничего не наладится. Никогда».
Ацо мотнул головой и как-то по собачьи встряхнулся.
– Автобусом ехать несколько часов, – сказал он. – Тебе моя в дорогу печет буреки с
Илья и без буреков с чаем доехал бы – аппетита в последнее время не было, – но он ни за что не стал бы обижать отказом Ацо и Добрилу.
– Спасибо. Буду ехать, любоваться пейзажем и жевать. Красота! Сто лет так не ездил – все за рулем да за рулем.
Несмотря на бодрый тон, Ацо уловил горечь в словах друга и поспешно проговорил:
– Ты не расстраивайся насчет машины! Можно жить и без нее, даже лучше – проблем меньше! Я бы тоже свою продал, просто мне без нее никак не обойтись.
«Детский сад какой-то», – подумал Илья.
Ацо с женой держали «месару» – мясной магазинчик в двух кварталах отсюда. Как и у Ильи, и у многих сербов, на первом этаже его дома была лавка, на втором – жилые комнаты.
– А ты сам в Бадальской Бане был? – спросил Илья, вспомнив, что почему-то раньше не задавал Ацо этого вопроса.
– Нет. В тех местах бывал – Ужице, Тара, Златибор, а в Бадале – нет, она дальше. Там природа красивая, тебе понравится. Высоко в горы, конечно, заберешься, но местные водители с закрытыми глазами водят, не бойся.
Спустя три часа Илья лежал в кровати, уставившись в потолок. Собранная дорожная сумка сторожила входную дверь. Испеченные Добрилой буреки и термос с чаем Ацо сложил в отдельный пакет и приткнул рядом на тумбочку – чтоб друг не забыл. Он хотел прийти и проводить, чтобы самолично убедиться, что все хорошо, Илья сел в автобус и ничего нужного дома не оставил, но тот отказался. Он терпеть не мог долгих проводов и тягостных, пустых разговоров в ожидании.
Автобус отходил в семь тридцать, сейчас два часа ночи – еще спать и спать. Но сон не шел. При мысли о том, что он покинет дом, в котором прожил столько счастливых лет, наваливалась горькая тоска.
«Отработаешь положенное и вернешься!» – говорил Ацо.
Но Илья был уверен, что дом придется продать. Он находился в одном из поселков в Воеводине, на равнинной местности, на дороге, соединяющей Белград и Щабац. Удачное место для автосервиса: клиентов всегда много, к тому же рядом – заправка. Но после того что случилось, ни работать, ни жить там Илья не смог бы. И сесть за руль машины – тоже.
Перед глазами встало лицо Славицы. Они познакомились в Греции, куда оба приехали на отдых. Илья – с девушкой, которая думала, что он сделает ей предложение где-нибудь среди живописных античных развалин, а Славица – с сестрой.
Они жили в одном отеле и столкнулись у бассейна. Вернее, Илья нечаянно
Славица смотрела на мир широко распахнутыми глазами, не скрывая восторга перед всем, что видела. Она то и дело смеялась, шутила, никогда не ворчала, не сетовала и не жаловалась, умела во всем видеть только хорошее.
Уже на другой день Илья понял, что влюбился и ничего не может – а главное, не хочет – поделать с этим чувством. Девушка, с которой он приехал, устроила скандал и отбыла в Россию, а Илья, чувствуя себя предателем и одновременно счастливейшим из смертных, остался.
Поженились они со Славицей не сразу, а лишь спустя почти два года после бесконечных звонков, переписки, поездок друг к другу, встреч на нейтральной территории. Илья продавал доставшуюся от родителей квартиру, машину, улаживал дела на работе, а сейчас казалось, что только понапрасну терял время, которое мог бы провести рядом со Славицей и которого им не хватило.
Казалось, впереди долгие годы: все успеется – и дети, и путешествия, и сад с вишневыми и абрикосовыми деревьями, и беседка, увитая виноградом, о которой мечтала Славица. Годы летели, из Белграда они переехали в собственный дом, откуда Илья завтра отправится в путь, открыли автомастерскую с небольшим магазинчиком.
Жили себе и жили, даже ссорились иногда, возмущались чем-то. А потом все оборвалось. Илья повернулся на бок и заставил себя закрыть глаза.
«Спи уже!» – приказал он, думая, что это не сработает.
Однако сработало: Илья заснул и даже увидел сон.
Он стоял на вершине горы, на такой высоте, что голова кружилась, а в ушах свистел ветер. Его слегка покачивало, и от этого было жутко. Далеко внизу вилась голубовато-зеленая полоска реки. Казалось, скалы с двух сторон сдавливают ее, а она хочет вырваться.
– Как же красиво здесь, – сказала Славица, подходя ближе. – Я и забыла.
У него замерло сердце – откуда она здесь? Как сумела вернуться? Впрочем, это было совсем не важно. Илья боялся, что она снова уйдет, не знал, что ответить, и потому просто молчал, сжимая ее тонкие пальцы.
– А страшно-то как! Высоко и страшно, – продолжала его покойная красавица-жена. – И ведь все равно никуда не денешься, придется прыгать.
От неожиданности Илья обернулся к ней и увидел в темно-карих цыганских глазах приговор. В следующее мгновение он уже летел вниз, навстречу реке, вспенивающей свои воды возле каменных глыб.
– А-а-а! – закричал Илья, срывая связки и чувствуя, как сердце выскакивает из груди.
От собственного крика он и проснулся, а через секунду на тумбочке закурлыкал будильник.