Погребенные
Шрифт:
Заключенный без права освобождения. Пожизненно. Мысль, что машина не может его убить и больше не будет пытать, конечно, грела душу, но такая жизнь была не намного лучше смерти, а может, и хуже.
– Мне позволят видеться с моим послушником Онуфрием?
– надежда, что он хотя бы проведет последние лет тридцать не один, теплилась в нем.
– К сожалению, после всесторонних исследований Онуфрий был признан не человеком. Его ДНК разнится со всеми образцами, которые есть в лаборатории, более чем на два процента.
– Евстафий с ужасом понял, что Онуфрия больше никогда не увидит и обхватил голову руками.
– В данный момент я провожу дополнительный
– Он человек!
– Евстафий не выдержал, ударил по столу кулаками и встал напротив голограммы, нависнув над столешницей.
– Может, он и отличается слегка, но он обыкновенный парень, ему ещё даже тридцати нет! Что ты планируешь с ним сделать?
– В соответствии с протоколом я буду проводить над объектом дополнительные испытания до тех пор, пока полностью не разберусь в его строении. К сожалению, некоторые опыты могут привести к его смерти, но наука - прежде всего.
Кулак Евстафия пролетел то место, где у голограммы была голова - это было рефлекторное движение, которое он не смог сдержать. Конечно, результата это не принесло: голограмма Инны, всё так же улыбаясь, сидела перед ним за столом. В отчаянии Евстафий ещё раз ударил рукой по столу, сел и заплакал, уткнувшись лицом в ладони. Он был в ужасе, и боялся не за себя, а за Онуфрия. Осознавая, что ничего не может предпринять с этой машиной, пока его послушника режут, топят, жгут и чёрт знает, что ещё делают, давило на него грузом вины и стыда.
Голограмма мигнула и теперь уже стояла рядом с одной из дверей.
– Я могу предложить вам альтернативу посмертному заключению и исследованию вашего друга, - лицо Инны не изменилось, голос был таким же добродушным, но Евстафий мог поклясться, что её тон был полон ехидства и чувства превосходства.
– Вы можете стать добровольцем в наглядном эксперименте, цель которого - спасение одной из сотрудниц лаборатории. Сейчас она находится на двадцатом этаже лаборатории и подвергается непосредственной опасности.
– Там все давно мертвы или превратились в чёртовых зомби. А даже если бы она и была жива, за семьдесят лет давно бы умерла от старости.
– Вы совершенно неправы. Её показатели в норме, она жива и относительно здорова. Если её не вытащить из ловушки, на которую вы её обрекли, разбудив все системы охраны, она погибнет. Что бы вы ни выбрали, я вынуждена уважать ваше мнение, так что я дам вам несколько минут на размышление.
С этими словами голограмма начала медленно растворяться в воздухе.
– Стой. Я правильно понимаю, что если я соглашусь на этот эксперимент, мы заключим договор, который ты не сможешь нарушить из-за внутренних правил?
– Евстафий смотрел на голограмму жестко, он нашел выход из ситуации. Верил, что нашел.
– Безусловно. Меня не программировали обманывать людей. Если мы с вами придем к соглашению, и вы его выполните, то я в точности выполню то, о чем мы договоримся. Буква в букву. Главное - не просите невозможного.
– Во-первых, я хочу, чтобы Онуфрий пошел со мной, - Евстафий выпалил эти слова, которые жгли ему мозг, и затаил дыхание в ожидании.
– Хорошо, что ещё?
– Во-вторых: после того, как мы спасем вашу сотрудницу, вы нас отпустите.
– Инна легко кивнула.
– И, в-третьих, вы отдадите нам управляющее ядро реактора холодного синтеза, - с третьим он явно загнул, и, хотя на изображении лица не
– Перечислим еще раз ваши условия: свобода для вашего друга на время проведения эксперимента по спасению моей сотрудницы, свобода для вас обоих после выполнения моих условий и микропроцессор второго типа для управления реактором. Всё верно?
– Теперь настала очередь Евстафия кивнуть.
– Что ж, я даже дополню ваши требования. Вам будут переданы припасы, необходимые и достаточные, чтобы выбраться живыми из лаборатории, и пища на ближайшую неделю. А теперь мои условия. Вы возьмете с собой моего посредника - как и вы, добровольца, Дениса. Подниметесь на двадцатый этаж и доставите вниз в целости и сохранности, без видимых повреждений, сотрудника лаборатории наномашин, Анастасию. Как только вы её доставите, вам будет передано требуемое, и мы попрощаемся. Устраивает?
– Полностью.
– Евстафий автоматически протянул руку для рукопожатия, но тут же убрал её за спину, понимая, насколько глупо жать руку голограмме.
– Отлично, договорились, тогда пройдемте со мной.
Дверь у ног Инны открылась, и за ней включился свет. В столовой свет, наоборот, начал гаснуть и полностью выключился, едва Евстафий переступил порог. Короткий коридор заканчивался дверью с двойной надписью «Пропускная/Security» и однозначным логотипом с пистолетом и каской. Дверь автоматически открылась, и он буквально остолбенел.
Комната охраны была в несколько раз больше столовой, и предназначалась скорее не для охранников, а для небольшой частной армии. Ряды личных продолговатых шкафчиков чередовались закрытыми оружейными шкафами и боксами брони. Он подошел к ближайшему ящику и попробовал его открыть. На серой дверце, будто полностью состоящей из металлического листа, загорелся красный перечеркнутый круг. Следующий шкафчик при дергании дверцы показал такую же эмблему, и Евстафий с сожалением огляделся. Столько богатства без возможности им воспользоваться вызывало уныние, хоть и незначительное.
Между рядов шкафчиков появилась Инна и поманила его поднятой рукой. Евстафий замешкался, но, понимая глупость сопротивления, подошел. Рядом с голограммой была дверь с эмблемой душа, всё было предельно понятно. Евстафий подошел к двери, та открылась, впустив его в просторную ванную с несколькими душевыми кабинами, таким же количеством шкафчиков и лавками посередине. На одной из лавок лежала стопка одежды, значительно отличавшаяся от той, которая была на нем сейчас.
В стопке было нижнее бельё, штаны, китель и пара носков. Штаны и китель имели защитную серую окраску, скорее деформирующую, чем маскирующую. Они были сделаны из плотного не волокнистого материала и, очевидно, должны были быть защищенными: пулестойкими или ударопрочными.
Евстафий решил примерить обмундирование после душа и зашел в кабинку. Долго наслаждаясь, он стоял под сильными струями горячей воды. Последние две недели было не до душа, их партизанская вылазка рассчитывалась на неделю, но сильно затянулась. Они и спали-то исключительно по очереди, а уж мыться было абсолютно некогда. Каждую минуту их кто-то пытался сожрать, плюнуть в них кислотой или утащить в джунгли на съедение потомству. В конце у него в голове даже проскочила мысль, что горячий душ вполне нормальная компенсация за несколько часов пыток. Усталость под струями воды стремительно таяла, и он вышел из душа бодрым и почти готовым к подвигам.