Погружение
Шрифт:
Я улыбнулась и схватила очередную тарелку с тортом.
— Хочешь, разделим на двоих?
—Ммммм, — ответила Бэт и потянулась за пластиковой вилкой.
— Как думаешь, мы всегда будем лучшими подругами? — спросила я, запихивая слишком большой кусок торта в рот.
— Почему бы и нет, —
Я засмеялась с набитым ртом.
— Точно. Почему бы и нет?
— До тех пор, пока ты не станешь подлой, как Кортни, — сказала Бэт.
— Я бы никогда не повела себя, как она! — воскликнула я.
— Я знаю, Брук.
Она непринужденно закинула левую руку мне на плечо.
— С днем рождения, Брук, — сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. Крошки торта с её губ остались на моем лице.
А мне было все равно.
***
Я проснулась в рыданиях. Схватилась за живот и стала раскачиваться вперед и назад, вперед и назад, чувствуя угрозу панической атаки, бессильная остановить ее. Я слышала голос Бэт, снова и снова повторяющий вопрос:
— Ты обещаешь не снимать его?
Я не могла дышать, когда новая волна рыданий захлестнула меня. Рукой я прикрыла рот, но это не подавило мои рыдания. Я привыкла к постоянному чувству вины, но это было чем-то другим. Это было тяжелее, страшнее. И я боялась, что останусь в этом капкане навсегда, не смея двигаться вперед из-за того, как предала её.
— Я обещаю! — закричала я до того, как поняла, что произнесла это вслух.
Папа влетел в комнату.
— Брук, что случилось? — спросил он, садясь рядом со мной и обнимая.
Я заплакала сильнее, пряча свое лицо на его плече, влага из моих глаз и носа стекала на него.
— Я была ужасной подругой, — плакала я.
Папа поглаживал мои волосы.
— Это невозможно.
Но папа не знал, что я сделала. Он не знал о грехах, о которых мне приходилось каяться, о болезни моего рассудка, которая заставляла меня все время слышать Бэт, говорящую со мной, молящуюся со мной. Проклинающую меня. Плачущую из-за меня.
Я отстранилась и вытерла нос.
— Да, папа, была.
— Что ты имеешь в виду, Брук?
— Ты будешь считать меня такой ужасной, если расскажу тебе, — ответила я. Мой голос не повиновался мне и дрожал.
— Я бы никогда так не подумал, — ответил папа.
Я вздохнула.
— Я тайком встречалась с парнем Бэт до того, как она умерла.
Папа промолчал.
— Она узнала об этом, — сказала я. — Я не думаю, что именно поэтому она… сделала это, но я чувствую себя такой виноватой. У меня не было шанса сделать
— Ты всё ещё с её парнем? — спросил папа.
— Нет! — воскликнула я. — О Боже, нет!
— Значит, ты всё сделала правильно, — ответил папа. Он приобнял меня одной рукой, и я положила голову ему на плечо.
— Я не думаю, что этого достаточно, — прошептала я.
— Ты попросила у неё прощения до того, как она умерла? — спросил папа.
— Да. Я имею в виду, что она не стала бы говорить со мной тет-а-тет, поэтому мне пришлось оставлять ей сообщения на автоответчик, но да. Я пыталась. Я пыталась месяцами. Всё лето.
— Что ж, милая. Это все, что ты могла сделать, — сказал папа и поцеловал меня в макушку.
Но я знала, это не всё, что я могу сделать. Есть путь искупления для меня. Я должна это сделать, иначе Бэт будет преследовать меня вечно. Я представила, как мой мозг ухудшается, становясь черным от болезни, вызванной чувством вины. Я не могла выдержать эту мысль, и упросила отца остаться со мной. Я слишком боялась снова заснуть и увидеть лицо Бэт, поэтому мы спустились вниз. Он сделал мне чай, и мы сидели бок о бок, беседуя в ранние утренние часы, пока на заднем фоне гудел телевизор.
***
Я стояла, рассматривая пустой холст — совершенно белый и полный надежд. Мои краски были наготове, как и образ в голове. Я расположилась на улице, на задней террасе. Я никогда не рисовала в доме, даже с приемлемым освещением. Нет. Если я хотела создать что-то стоящее, мне нужно было солнце.
Солнечный свет на моей макушке был теплым и восхитительным, слабее летнего солнца, но все же сильнее, чем зимнее. Времена года менялись, и я отметила первые пожелтевшие листья на заднем дворе. Это и было моей идеей: нарисовать листья.
Я окунула кисточку в лужицу масляных красок, которые смешала. Я никогда не рисовала акрилом. Мама как-то спросила меня, почему я не могу быть «дешевым» художником, отмечая огромную разницу в цене между акриловыми и масляными красками. Что я могла сказать? Я не могла заставить её почувствовать разницу, ведь акриловые краски засыхают почти мгновенно на холсте. Невозможно ими манипулировать. Они упрямы, и непростительно сделать ошибку. У тебя нет другого выбора, кроме как рисовать после своего промаха. А потом он остается, скрытый в картине, но ты всегда будешь знать, что он там был.
Но масляные краски другие. Они прощают тебя, если ты ошибешься, засыхая медленно, чтобы предоставить тебе достаточно времени, чтобы исправить ошибки, и сделать все правильно. Во многих случаях, я могла оставить мою картину на несколько дней, вернуться к ней и манипулировать цветами, как будто они только что были нанесены. Масляные краски приспособлены к человеческим условиям, они понимают наши недостатки и дают нам достаточно времени, чтобы изменить себя до того, как мы все сделаем правильно. Я не могла заставить маму понять все богатство масляных красок.