Похищение чародея

Булычев Кир

Отец поднял руку, останавливая мои возражения.

— Конечно, мне будет спокойнее, если ты в эти дни побудешь в монастыре. Но, помимо этого, мне нужно, чтобы ты передала настоятелю письмо, которое я не могу доверить никому больше, и узнала от него то, что он никому, кроме меня, не скажет. Почтенный Махакассапа отказался от суетного мира, но суетный мир близок к стенам его монастыря.

— И долго я должна быть в монастыре?

— Думаю, что нет. Несколько дней.

— Но тебе тоже опасно здесь оставаться. Если князья поднимут восстание…

— То меня защитит твой любимый князь. Он большой политик, и ты ему нравишься. А теперь расскажи

о русских. Зачем они приехали? Что ты о них знаешь?

— Они очень приятные люди, — сказала я. — В городе я слышала, что они ищут золото, а потом военные построят здесь рудник и все золото отдадут русским.

— Быстро же они умудрились распространить нужные слухи, — сказал отец, но я не поняла, кого он имел в виду.

Когда отец убедился, что я покорилась, он достал из-под подушки уже заготовленное письмо, написанное неровным крупным почерком, положил его в белый конверт без адреса, заклеил и передал мне.

— Спрячь, — сказал он. — Я уже послал человека сообщить дедушке, что ты приедешь. Он ждет.

Отец заранее знал, что уговорит меня.

* * *

ШИФРОВАННАЯ РАДИОГРАММА

ТАНГИ КОМИССАРУ ВРК ТИЛЬВИ КУМТАТОНУ СРОЧНО СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ПО НАШИМ СВЕДЕНИЯМ К КНЯЗЮ УРАО МОЖЕТ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ ПРИБЫТЬ СВЯЗНОЙ С ЮГА С ТРЕБОВАНИЕМ НЕМЕДЛЕННОЙ ПОМОЩИ ПРИМИТЕ МЕРЫ ПО ПЕРЕХВАТУ СВЯЗНОГО УСИЛЬТЕ НАБЛЮДЕНИЕ

ПОЛКОВНИК ВАН

Юрий Сидорович Вспольный

Наверно, лишь я смотрел на окружающее свежим взглядом человека, который получает удовольствие от окружающей красоты. Как только мы миновали окраины города, дорога пошла серпантином вниз по крутому, заросшему лесом склону плато. Иногда навстречу попадались старые, перегруженные, размалеванные автобусы, на крышах которых громоздились корзины, ящики, тюки, и становилось страшно при мысли, насколько неустойчивы эти машины. На повороте дороги стоял рабочий слон и чего-то ждал. Володя ради него отвлекся от разговора с Отаром Давидовичем, с запозданием вытащил фотоаппарат и хотел остановить машину, чтобы сделать снимок. Отар Давидович совершенно справедливо отказал ему в этой просьбе как по причине узости дороги, так и потому, что мы еще не раз встретим рабочих слонов. Володя был разочарован, но его разочарование длилось ровно три минуты, после чего он с новым энтузиазмом включился в научный спор со своим начальником.

Иногда с поворота открывался вид на долину с громадным длинным озером. За озером поднимались лесистые отроги гор, и я вдруг понял, что именно там мы были вчера утром, именно там пролилась кровь и я пережил, быть может, самые напряженные секунды своей жизни.

Дорога распрямилась и пролегла далее через плоскую долину. По сторонам тянулись рисовые поля. Возле дороги в неглубокой канаве нежились буйволы. На их спинах дремали маленькие белые цапли. К счастью, Володя не заметил эти экзотические картинки, и мы благополучно миновали объект для съемок.

Через полчаса мы достигли небольшого городка, от которого расходятся под углом дороги на деревню Лонги и к отделенному от него хребтом озеру Линили. Мы остановились на несколько минут у небольшой лавки, перед которой в тени дерева стояли простые деревянные столы. Шофер и сопровождающий нас сержант Лаво попросили разрешения выпить чаю, и все с радостью согласились. Хотя я обычно не питаюсь в случайных придорожных

заведениях, так как некачественное мытье посуды может привести к распространению амебной дизентерии, на этот раз я разделил с товарищами трапезу. Это не означает утери бдительности с моей стороны, но мне вдруг подумалось, что эта командировка принципиально отличается от предыдущих, ибо я выступаю в ней не только как сотрудник СОДа, но и как участник рискованного дела, и соображения гигиены отступают на второй план.

Пока миловидная девочка сомнительной чистоты руками собирала на стол, я заглянул в лавку, где продавались всяческая бакалея, лекарства, а также книги и журналы. Среди прочих выделялась обложка последнего номера журнала «Земля советская», издаваемого на лигонском языке нашим представительством. Знакомая обложка заставила на секунду сжаться мое сердце — это было похоже на нечаянную встречу с давнишним другом, который не бросил меня в этом далеком краю. Сентиментальное чувство принудило меня купить журнал и принести его на открытую площадку, где мои спутники уже принялись за сладкий с молоком чай, круглые кексики и слоеные пирожки, начиненные жгучей смесью мяса, лука, перца и других незнакомых мне ингредиентов.

— Вот, — сказал я, — занесло его сюда.

Я положил журнал на стол и тут же осознал, что мой жест может показаться хвастливым, но что поделаешь, если мои спутники занимаются здесь делом, а мне не хочется быть бездельником, мне желательно, чтобы чувствовалось, как я способствую развитию понимания и росту дружбы между лигонским народом и народами Советского Союза.

— Что это? — спросил Володя, глядя на изображенную на обложке девушку из балета на льду в кокошнике, украшенном блестками.

— «Собье Камзе», — прочел шофер. Это значило по-лигонски «Земля советская». — Хороший журнал, — сказал он.

Мне были приятны эти слова.

— Это вы здесь издаете? — спросил Отар.

— Надо же, — сказал Володя. И я понял по его тону, что ему, как часто бывает с представителями точных наук, наш скромный труд кажется более сложным и значительным, чем его работа. О, мир взаимных заблуждений и ложных представлений!

Чудесное это чувство: прохладное горное свежее утро, душистый чай, солнце, путающееся в листве старого дерева, темная поверхность влажных деревянных столов, домашние запахи жареного мяса и пряностей, долетающие из кухни, голубые горы, висящие, словно занавесы, со всех сторон, но не сужающие мира, а лишь подчеркивающие его законченность и совершенство…

Отар Давидович Котрикадзе

Вспольный принес журнал. Он был полон спокойной, достойной радости человека, который может показать нам, что и он не зря ест свой хлеб. Мы пили сладкий, крепкий, со сгущенным молоком чай, дул свежий ветерок, солнце пронзало лучиками листву старого дерева, и, если взглянуть вверх, казалось, что на дереве висят тысячи маленьких ярких солнц. Из кухни тянуло Домашними вкусными запахами, и совсем близко зыбкой в ут-рением тумане голубой стеной поднимались горы. Но меня раздражала эта тишь, этот слишком спокойный и тихий мир, потому что он был ненастоящим, непрочным и конечным во времени, и я не мог отделаться от гнетущего апокалиптического предчувствия, заставлявшего меня видеть эти домики в развалинах, эту девочку, вытирающую мокрой тряпкой соседний столик, бегущей в ужасе по улочке, эти яркие журналы летящими, словно тропические птицы в порывах бури, и потому я сказал: