Похищение чародея
Шрифт:
— Среди них немало анимистов.
— Не в этом суть. Ты формально буддист и остался им, хотя приобрел несвойственный для буддиста цинизм, рожденный Западом. Что бы дало тебе мое воспитание? Груз христианского страха перед Богом или внутреннюю борьбу с грехом? Вернее всего, лицемерие, рожденное из неестественного симбиоза.
— Но почему так пессимистично?
— Я верю, что ты мог стать неплохим правителем для своего народа, не вторгнись западный мир в твои горы. Но ты не сможешь быть им, потому что ты забыл о буддийском равнодушии к деньгам и власти.
— Много вы знаете буддистов, которые отвечают
— Я говорю о психологии вообще, не о конкретных людях. А знаешь ли ты собственный народ? Ты европеец в том, что эти люди для тебя лишь средство для достижения земных целей. Но в тебе нет Бога, страх перед которым удерживал бы тебя.
— Вы говорите, как буддийский проповедник.
— Я признаю мудрость буддизма. Я очень долго жил в этой стране. И мне горько видеть тот средний путь между мирами, который ты избрал. Он ведет к бедам не только тебя, но и твой народ.
— Не говорите об этом матери, — попытался я отшутиться. — Она разочаруется в вас. Она во мне души не чает.
— Зачем? Ты мне как сын. Но сын, на которого я иногда готов призвать кару Господню.
— Как сын? Скажите, отец, меня мучает мысль…
— Мысли не мучают тебя, а забавляют. Не будем говорить об этом…
— О чем же тогда говорить? Зачем вы пришли?
— Я скажу.
Я видел, что старик взволнован. Его серые щеки порозовели, мешки под глазами, темные от лихорадки, которая не раз трепала старого миссионера, набухли, и я подумал о том, как близок этот старик к концу своего существования, к итогу жизни, не принесшей ни славы, ни удовлетворения. Он пытался совратить наш народ в чужую для него веру, и хоть успехи его были невелики, даже то, что удалось, обернулось в конце концов против него самого. Ну что же, он белый человек, и ему нечего делать в нашей стране. Я в более выгодном положении. Я знаю и понимаю белых людей, я знаю и умею повелевать моими соотечественниками. Мне пришлось потерять на этом пути некоторые иллюзии, которые старик называет моральными достоинствами. Не мне скорбеть об этом.
Славная идея родилась между тем в моей голове. Мне следовало обезвредить моего главного врага — нет, не наивного майора, а Васунчока. И я догадался, как мне пресечь его назойливую и бессмысленную деятельность…
— Говорите, отец, — сказал я, призвав на помощь свою кембриджскую выдержку. — Продолжайте.
— Я хотел сказать о твоем участии в контрабанде наркотиками.
— Что?
— Не надо удивляться. Я думаю, что ты не так наивен, чтобы полагать, что твоя тайна нечто большее, чем секрет полишинеля. Если бы это была контрабанда, скажем, золотыми часами, я не стал бы вмешиваться в твои дела — не потому, что я аморален. Я знаю, насколько трудно изменить обычаи гор. Контрабанда — вечная беда этих мест. Но контрабанда наркотиками — особое дело.
— Почему?
— Потому, что ты несешь смерть тысячам молодых людей в других странах, ты бросаешь их на дно человеческой жизни ради денег, которых у тебя и без того довольно.
Старик распалился и являл собой жалкое зрелище, Я не хотел бы, чтобы его хватил удар в моей библиотеке. Но я не мог оставить его обвинения без ответа.
— Слушайте, — сказал я сдержанно. — Во-первых, мне нет дела до хлюпиков, которые травят себя. Во-вторых, если я не буду заниматься этим, найдется другой — вы не можете
— Ах, чепуха!.. — сказал старик и этим так разгневал меня, что я встал и вышел из комнаты, чтобы не видеть этого дряхлого моралиста. И выйдя, я вспомнил, что побудило меня к этому. Я должен был отдать распоряжения.
Когда я вернулся через десять минут в библиотеку, остыв и не сердясь более на отца Фредерика, который, как и любой человек, имеет право на убеждения, старика уже не было. Ну ладно, пусть его христианский Бог убережет его от апоплексического удара. Я подобрал со стола донесение Боро. Надеюсь, что отец Фредерик достаточно тактичен, чтобы не читать чужих записок.
Я разорвал записку Боро в мелкие клочки и поджег ее в пепельнице.
Теперь наступила моя очередь вступать в бой. Я приказал подать машину. Надеюсь, Боро еще не выехал к озеру. Иначе он не стоит тех денег, которые я в него вложил.
Я не потерял способности рассуждать трезво и спокойно. Если я побегу за солдатами, находящимися от меня более чем в полукилометре, то к этому времени бандиты скроются в скалах. Значит, я должен проследить, куда они идут. Я последовал за ними, перебегая от камня к камню и ни в коем случае не показываясь на открытом месте, так как понимал, что бандиты знают здесь каждый камень. Я же городской житель, и лишь уверенность бандитов в себе может обеспечить мне некоторую безопасность.
Тропинка вышла на открытую осыпь, и бандиты направились наверх, к расщелине в скалах.
Я подождал, пока они скрылись, и избрал иной и более трудный путь, чтобы добраться до скал, не пересекая открытого пространства. В некоторых местах мое продвижение было сильно затруднено препятствиями, и я даже разорвал последние брюки и сильно оцарапал себе руку. Однако через несколько минут пути я дошел до расщелины и присел на корточки, прежде чем заглянуть за поворот, так как полагал, что часовой, если таковой там есть, смотрит на уровне своих глаз и меньше шансов, что он заметит мою голову, выглянувшую у самой земли.
Мои опасения оправдались, и я похвалил себя за осторожность, которая оказалась нелишней. Совсем близко, метрах в трех от меня, в расщелине стоял часовой с автоматом поперек груди. Он курил большую, завернутую в кукурузные листья сигару и смотрел на озеро.
Я отпрянул назад. Просто чудо, что он не услышал моего приближения. Я постарался отойти, но из-под моих ног посыпались камешки, и я замер, с ужасом чувствуя, как осыпь под моими ногами предательски движется, стягивая меня вниз.
Капитану Васунчоку
Дорогой друг, должен сообщить тебе грустные новости, которые еще раз заставляют меня усомниться в людской доброте. Только что мне попалась на глаза записка, сочиненная тем, кто получил приказание от майора Тильви немедленно отправиться с солдатами в горы, к пещере. Этот офицер успел переслать изложение приказа князю, и тот в курсе дела. Я наконец-то решился высказать князю кое-что об аморальности торговли наркотиками, но князь со свойственной ему легкостью цинично опроверг все мои доводы.