Похищение Луны
Шрифт:
А Тараш? Он — соседка Мзеха.
— Мои цыплята зашли в твой огород.
— Нет, это мои цыплята!
И Тараш с Арзаканом, изображая кормилицу и Мзеху, начинают ссору.
Пойдет дождь. Покроет двор лужами. Большая лужа — Черное море. По морю пускают пустую коробочку — это пароход подошел к Очамчире. «Б-э-э!» — ревет пароход, словно соседский баран.
— Кто посильней, тащите сундуки с золотом и серебром! Скорее! Все матери отдайте!
«Б-э-э!» — ревет пароход, спеша отчалить.
От лужи проведут
Джигитовка верхом на палках — лихих конях…
То ринутся друг на друга, будто в «мхедрули», то скачут по кругу через вертящуюся колесом веревку, подражая игре в «схапи». Тараш мчится на быстроногом жеребце. Затем приводит к Арзакану неоседланных выкраденных лошадей, как это делали князья-конокрады, передававшие их Кац Звамбая для отправки в Кабарду.
И так горделиво носятся по двору, словно они настоящие джигиты… Со всего маху сбивают палкой листья с ветвей орешника — это Эрамхут Эмхвари сносит голову казачьему офицеру. Тараш и Арзакан — герои. Но мимо гусака проходят с опаской и в проулок не всегда осмеливаются войти, — уж очень грозен соседский баран.
Вечером, когда длинные, горбатые тени сгрудятся в углу плетеной хижины, Кац Звамбая, Арзакан и Тараш, лежа в постели, жмутся друг к другу. Кормилица кипятит молоко и рассказывает о «матери вод».
— …А у матери вод стоит столик. На столике — зеркало и свечи. Семь свечей. Как завидит охотника, машет руками, выставляя пальцы. Все десять: приди в постельку ко мне, пробудем вместе десять лет…
Кому быть матерью вод? Кому — охотником? Начинается ссора. Наконец решают: ни тебе ни мне! Дзабули будет матерью вод, — у нее волосы каштанового цвета,
Тявкают под навесом щенки, мычат быки и коровы.
Дети знают, что это коровы и быки. Но все же забирает страх, мерещатся чертенята с огненными глазищами.
Летом справляется праздник первых цветов лесного владыки Мизитху.
Накануне ночью идут в лес. По дороге поют, стреляют из ружей. Ищут четырехлистный клевер.
Тараш, Арзакан, деревенские ребятишки разыскивают клады. В деревню возвращаются с дубовыми венками на головах, с песнями, со стрельбой. Во главе праздничной процессии Ломкац Эсванджиа.
Властительница вод живет на дне реки, а очокочи бродит по лугам. Поэтому ей опасно выходить по ночам на луг.
На стволе инжирного дерева наросты, совсем как остроконечные сосцы. Инжирное дерево — кормилица. Наросты — ее груди. Левая — Арзакана, правая — Тараша.
Тараш, упираясь коленом в дерево, приговаривает, подражая Кац Звамбая:
«Дерево!
Кормилица выпекает большой чурек с начинкой из сыра. Дети несут чурек во двор, вознося моления «сударыне государыне ветреной — ветру Чиче!»
Целыми днями рыскают Тараш и Арзакан по оврагам и болотам. Из береговых нор вытаскивают раков, из-под камней — вьюнов. Охотятся на ящериц, змей, разбивают им головы камнями. Не со змеями они воюют. Нет, с чудищами-драконами! Каждый из мальчуганов — святой Георгий, поражающий дракона.
— Нан, — молит кормилицу Тараш, — покажи, какой колокол в Илорской церкви.
— Ты про который?
— Про большой.
Кормилица руками показывает, какой величины колокол.
— Вот такой? — растопыривает руки Тараш.
— Нет, такой.
— Какой же?
— Как мельничный жернов,
— Нан, — пристает Тараш, — а на какой лошади ездит святой Георгий?
— На белой, на белоснежной, радость моя!
— Нан, — снова льнет Тараш к кормилице, — а почему князь Дадиаии запирает ворота Илори в день святого Георгия?
— Запирает, чтобы никто не вошел во двор, покуда не придет святой Георгий и не приведет жертвенного бычка.
— А потом?
— А потом милость его снисходит на нас: святой Георгий приводит бычка.
— А потом?
— А потом, на второй день, приезжает Дадиани, открывает церковь и закалывает жертву святому Георгию Илорскому.
— Нан, правда, что в Илори спрятан лук святого Георгия?
— Конечно, дитя мое, сама видела.
— Нан, в кого пустил стрелу святой Георгий?
— В кита, моя радость!
— И убил его?
— Ну да, убил, а как же!
Взойдет молодой месяц. Кац Звамбая подзовет Таранта и Арзакана, укажет на луну, затем выхватит кинжал из ножен и высоко поднимет его. Затаив дыхание дети смотрят на сверкающее в лучах лезвие.
И кормилица и Кац Звамбая почему-то боятся луны. В день Луны, в понедельник, Кац никогда не станет собираться в дорогу, кормилица не вымоет головы, и никто не будет пить окумской воды. В этот день луна злая, она заставляет китов, змей и жаб отравлять воду.
И Тараш и Арзакан не убивают лягушек, не произносят слов: «змея», «радуга». Нельзя также раскалывать орех об ореховое дерево, — иначе па будущий год орехи уродятся пустыми.
Тараш не так крепок, как Арзакан, часто простуживается, его лихорадит, он бледнеет. Кормилица говорит, что это от радуги, которая опоясывает небо. «Видно, ребенок вошел в воду, когда радуга пила росу».
Трижды обнесут каплуна вокруг Тараша. Потом ведут мальчика к берегу речки. У всех в руках пирожки с сыром и яйцами — продолговатые, остроконечные «язычки».