Похищение Муссолини
Шрифт:
— Он что, действительно почти полчаса оставался наедине с Муссолини? — вкрадчиво выспрашивал потом инспектор у лейтенанта Ордано, который был здесь его особо доверенным лицом.
— Приблизительно.
— О чем же они там говорили?
— Я не смог подойти, это вызвало бы подозрение. Они стояли вон там, на площадке между скалами. — Беседа происходила в номере Полито, соседствующем с номером Муссолини. Из окна его открывался тот же вид, что и из окна дуче. Полито почти припал лбом к стеклу, словно рассчитывал, что, еще раз присмотревшись к местности, сумеет разгадать тайну беседы капитана со свергнутым
— Напрасно вы не подошли, — проворчал он, поняв, что пейзаж остается безмолвным.
— Это было крайне неудобно, синьор Полито.
— Ответ болвана, — Полито был закоренелым гипертоником. Из-за любого пустяка лицо его загоралось, словно китайский фонарик.
— Кроме того, капитан не позволил мне сделать этого.
— Так неудобно или не позволил? Не юлите, лейтенант. Считайте, что вы отвечаете на вопросы уже не мои, а тех людей, которые будут заниматься вами не менее ретиво, чем самим капитаном Ринченци.
— Ну не то чтобы не позволил. Просто я пытался найти повод присоединиться к ним. Однако капитан приказал заняться службой. На что я ответил в том духе, что, мол, «это и есть моя служба».
— Ответ, достойный офицера. Именно так вы и должны будете заявить, когда капитаном заинтересуются соответствующие службы.
— Как прикажете, синьор инспектор.
— А я уже приказал! — обрушился на него новым приливом крови Полито. — Какой еще приказ должен понадобиться вам, лейтенант? Кстати, где этот капитанишко? Ко мне его! Срочно. Заодно и полковника.
Когда минут через тридцать лейтенант увидел капитана уже вышедшим из номера Полито, он был поражен. Еще недавно розовощекое, по-крестьянски непорочное лицо Рин-ченци напоминало теперь восковую маску, снятую с лица покойника. Кобура капитана вновь была открыта и правая рука сжимала рукоять пистолета.
Заметив этот конвульсивный жест, лейтенант отшатнулся и прижался к стене. Благо, Ринченци прошел мимо него, словно мимо встроенной в нишу статуи. Ему было явно не до лейтенанта, пусть даже предавшего его.
Еще через несколько минут Ордано узнал, что полковник отчислил Ринченци из состава охраны дуче и отправил вниз. При этом инспектор Полито приказал ему позаботиться о том, чтобы никто и никогда не услышал из уст капитана не только о его участии в охране дуче, но и вообще о том, что он когда-либо бывал на вершине Абруццо. В чем полковник клятвенно заверил инспектора.
«Если разобраться, я еще должен был бы угостить капитана бутылкой хорошего вина за то, что он не подпустил меня к дуче, — только теперь дошло до Ордано. — Иначе полковнику пришлось бы менять и лейтенанта».
38
Он снова стоял у окна.
Медленно, словно песок в забившихся песочных часах, просачивались сквозь туманную даль предгорья минуты. Они были томительно бесконечны и неопределенны.
В какой-то миг Скорцени показалось, что туман у вершины немного развеялся, а сама она окрасилась в желтоваторозовый цвет восходящего где-то над Адриатикой солнца. Однако не поверил этому видению, как разуверившийся путник не желает верить чему-либо, показавшемуся на бархатном горизонте пустыни: все — мираж, всего лишь мираж!
Дверь резко открылась.
— Сообщение от Гольвега? — спросил гауптштурмфюрер, не оборачиваясь.
— Весьма
Скорцени присвистнул от удивления, взял у адъютанта радиограмму и еще раз внимательно прочел ее.
— А мы-то с вами, Родль, простаки простаками, считали, что дуче возит с собой золотишко! Недооценивали, адъютант, недооценивали.
— Похоже, что так. Не чемодан, а мина всеевропейского масштаба.
— Родль, вы лично отвечаете за доставку этого чемодана в Главное управление имперской безопасности. Сопровождает и охраняет вас Штубер. Передайте ему это. Но запомните: ни при каких обстоятельствах чемодан не подлежит уничтожению. Уничтожив его, мы окажем неоценимую услугу нашему «другу» Черчиллю. А хочется, чтобы он понервничал. Чтобы нервничал долго и основательно. Даже через несколько лет после окончания войны. Независимо от ее исхода.
— Будет выполнено, гауптштурмфюрер.
— Нет, вы не поняли меня, Родль. Я сказал, что чемодан не может быть уничтожен ни при каких обстоятельствах.
Адъютанту уже была известна парадоксальная манера мышления его шефа, поэтому он не возражал и не уточнял.
— В отличие от его хозяина он не подлежит никакому уничтожению, Родль.
— Само собой разумеется.
— И еще самое главное. В Берлине вы с этим чемоданом должны исчезнуть. Пока дуче будет томиться в приемной фюрера, все бумаги, которые там находятся, должны быть тщательнейшим образом перефотографированы. Через сутки [82] вы предстанете пред разгневанные очи Муссолини вместе с чемоданом и, возможно, в его присутствии получите хорошую взбучку за несвоевременную доставку. Непростительная для немецкого офицера нерасторопность должна быть наказана.
82
На самом деле чемодан с письмами Черчилля пробыл у германской службы безопасности всего двадцать часов. В 1945 г. Скорцени снова завладел бесценным чемоданом с письмами. После, войны, как утверждают исследователи этой истории, о содержании писем Черчилля к Муссолини знали только два бывших офицера СД — Вильгельм Хеттль и Отто Скорцени. И «первый десант рейха» оказался провидцем: Черчиллю действительно пришлось порядком понервничать, опасаясь за свою карьеру. Однако к этому мы еще вернемся.
— Иначе и быть не может, господин гауптштурмфюрер. — Родлю было непонятно чувство, которое во всем мире определяется, как чувство юмора, поэтому ответ его прозвучал соответствующим образом. — Да, простите, гауптштурмфюрер, генерал Солетти вновь просит принять его.
— Он мне порядком надоел, Родль. Не оставить ли нам его в «Кампо Императоре» вместо Муссолини? Думаю, Бадольо по заслугам оценит такую рокировку.
— Я передам, что вы готовы принять его, — щелкнул каблуками Родль.