Похищение огня. Книга 2
Шрифт:
Большие, низкие, сырые, всегда холодные палаты казались угрюмыми и запущенными, как ночлежные помещения на нищенской окраине Уайтчапель. Несвежее белье, потерявшие окраску одеяла, выщербленные табуретки и потрескавшиеся кружки больше, чем больничный опросный лист, говорили о нужде тех, для кого были предназначены.
Лизе представили на выбор несколько детей, матери которых умерли после родов.
— Я хочу взять самую слабенькую, — попросила Лиза. — Видите ли, — продолжала она, — борьба за жизнь этого крошечного создания сразу же соединит меня с ним крепкими узами привязанности.
Англичанка недоуменно покачала головой.
— К какой христианской секте вы принадлежите? — спросила она Лизу, когда та решила взять хилую малютку по имени Анна.
Лиза не могла сдержать улыбку:
— Представьте, я не исповедовалась уже более пятнадцати лет.
В течение месяца Лиза боролась со смертью, кружившей над Асей, так назвала она удочеренную девочку. Когда победа была одержана, Лиза записала в дневнике:
«Если этот ребенок и не был рожден мною, я отвоевала его у смерти и как бы снова дала ему жизнь. Вряд ли я люблю его меньше, нежели родная мать. Бдения ночами у колыбельки, радость при виде косенькой, первой детской улыбки, сосущая сердце тревога, мелкие ежечасные заботы и, наконец, счастье от того, что она будет жить, — вот та невидимая, нерассекаемая пуповина, которая связала меня с моим ребенком навсегда. Всякая побежденная опасность увеличивает мое чувство к маленькому беспомощному существу, защитой которому служит только любовь».
Занятая ребенком, Лиза несколько месяцев нигде не бывала. В это время Герцен сообщил ей в кратком письме о перемене своего адреса. Он оставил дом возле тенистого нарядного Ричмондс-парка и переехал на противоположный конец Лондона.
В один из особенно светлых осенних дней Лиза отыскала Герцена на Финчлей-род. Ей не понравился плоский, неприветливый, усыпанный галькой палисадник и серое угрюмое здание без особых примет, каких в Лондоне тысячи.
Француз-слуга проводил гостью в кабинет.
Завидев Лизу, Герцен поднялся из-за громоздкого письменного стола и дружески сжал двумя большими мягкими ладонями ее тонкую руку в тугой перчатке.
— Добро пожаловать, милая соотечественница, — сказал он приветливо. — Дети и даже наш сухарь фрейлейн Мейзенбуг соскучились по вас. Я рад, что вы увидите сегодня самого Мадзини. Мы собираемся с ним в док на корабль к бесстрашному Гарибальди, который только что приплыл из Южной Америки. Вы, верно, слыхали, что сей великий воин снова встал у штурвала бригантины.
Лиза обрадовалась:
— Вот удача. Я давно хотела увидеть вождей итальянского освобождения, и особенно Мадзини. Это, кажется, непревзойденный оратор, фанатик, патриот.
— И организатор, — оживился Герцен, — Мадзини накинул в свое время на всю Италию сеть тайных обществ, связанных между собой единой целью объединения и свободы. Такой беспримерно храброй организации еще не было нигде. Полиция оказалась бессильной проникнуть в ее ряды. Еще бы! Контрабандисты, попы, кондукторы почтовых карет, корчмари, аристократы, купцы, светские дамы и поселянки так или иначе примыкали к «Молодой Италии», помогали и повиновались ей.
— Мне говорили, что многие мадзинисты
— Да, отчасти. Неудачи после поражения в сорок девятом году состарили Мадзини, даже озлобили. Но такие люди, как он, не отступают. Чем хуже складываются их дела, тем выше поднимают они знамя. Теряя все, они изыскивают новые средства для борьбы. В этом непреклонном постоянстве и вере, подчас наперекор судьбе, в неутомимой деятельности, которую подстегивает неудача, есть что-то маниакальное, действующее магнетически на толпу. Велпкий человек иногда бывает на грани безумия. Я уверен, что но разум и логика, а вера, любовь, ненависть ведут к победе народа.
В это время в кабинет Герцена необычайно легкой походкой вошел высокий, стройный, пожилой человек с низко опущенными плечами, прямой шеей и суровым сильным лицом, обрамленным белоснежной бородкой. Глубокие упрямые морщины избороздили его выпуклый лоб и щеки. Блестящие большие глаза смотрели властно и вместе грустно. В руке он держал зажженную сигару.
— Эввива Мадзини, эввива Италия! — сказал весело Герцен и устремился навстречу гостю.
— Эввива Руссия! — широко улыбнулся Мадзини. Выражение его лица сразу смягчилось и прояснилось. — Гарибальди ждет нас к завтраку, — напомнил он, — не будем медлить.
Вскоре Герцен, Лиза и Мадзини приехали в Вест-Индские доки.
Лиза не могла побороть волнения, когда представляла себе Гарибальди, чье имя, овеянное славой, было известно всему миру. Каков этот мужественный человек, то воин и предводитель римского ополчения, то моряк? Тем более она не смогла скрыть разочарования, когда, войдя на палубу, увидала коренастого, невысокого человека, с ничем не замечательным лицом, в светлом пальто, какие носили коммивояжеры и клерки, в пестром шарфе на шее и полинявшем картузе. Гарибальди и его экипаж, состоявший из итальянцев, по-южному энергично жестикулируя, встретили гостей.
В капитанской каюте был сервирован завтрак. Ананасы, бананы, кокосовые орехи и плоды манго украшали стол и подчеркивали, что корабль совсем недавно пересек экватор. Гарибальди оказался на редкость радушным хозяином и приятным собеседником. Он красочно, живо описывал приключения, которые встретились на пути из Южной Америки в Англию, и Лизе казалось, что она сама побывала в океане во время шторма, любовалась густо-зелеными, как малахит, тяжелыми экваториальными водами, наблюдала необычные нравы обитателей островов и далеких стран Нового Света.
Постепенно она начала понимать значительность и одаренность итальянского народного вождя. «Гарибальди еще покажет себя. Он набирает силу и, как лев, притаился, чтобы броситься на добычу», — подумала Лиза.
Подали устриц и вино. Мадзини предложил тост за гостей с севера. Когда бокалы были осушены, Герцен сказал:
— Мы, русские, и вы, итальянцы, во многом схожи между собой. Есть у нас и одинаковые пороки.
— Да, итальянцы тоже не считают работу на хозяина наслаждением. Они не любят ее тревог, усталости и недосуга.