Похищение столицы
Шрифт:
— Да, я только сегодня ее купил.
— А скажите мне, если уж зашел такой интересный разговор,— продолжал Аркадий,— там все наши русские люди зарабатывают так хорошо?
— Русских людей я там почти не видел; туда едут от нас одни евреи. Они получают Толстовскую стипендию да какие-то пособия из фондов помощи эмигрантам, но, как мне рассказывали два приятеля, этих денег им хватает на нищенское пропитание. Многие из них потом устраиваются, но большинство, как и я, тоскуют по России и хотели бы снова сюда вернуться.
— Но позвольте! — воскликнул Халиф.— Не надо меня считать слишком любопытным, но можно мне сказать...
— Аркадий! — прикрикнула Регина.— Это переходит всякие рамки!..
Олег попытался его защитить, но тут
— Не хочу знать, где вы, как устроились — вы сказали, не надо это никому знать, я и не желаю знать. Вы только скажите: не нужно ли вам чего? Когда будет нужно, вы мне позвоните. У меня была майор Катя и был человек из министерства. Мы дали майору свои счета. И если у вас будет возможность и появится охота...
— Я свои обещания помню. А помощи от вас мне пока не нужно. Если она потребуется, я вам позвоню.
Олег сунул телефон в карман, но как раз в этот момент он снова затрещал. Говорил Артур:
— Вас там дедушка мой не обижает? Ну, ладно. Скажите ему, что я сегодня не приеду. У нас тут ночью операция, и мы освободимся только к утру. Привет от майора. До встречи.
Олег ладонью послал в гнездо антенну, задумался. Он ждал звонка от Катерины, но, видимо, она поручила говорить с ним Артуру. Дремавшее до этой минуты смутное желание видеть ее вдруг прояснилось и стало осознанной потребностью. Он понял, что интересно ему только с ней, он ее ждет, он хочет ее видеть, говорить с ней и даже советоваться по самым сокровенным своим проблемам. Подумалось: «А вдруг она потеряет к нему интерес и не станет приезжать на дачу к Трофимычу?..» Он еще несколько часов назад был совершенно уверен в том, что она, как и Старрок, как и все, кто знал его силу и возможности, будет стремиться к нему, и даже надоест, утомит своим назойливым присутствием, но сейчас вдруг понял, что этого-то как раз он от нее и не дождется.
Потухший и невеселый вернулся к столу. И эту перемену в его настроении заметили зорко наблюдавшие за ним женщины. Татьяна хотела заговорить с ним, но ее опередил Аркадий:
— Америка — наш завтрашний день. Пройдет десять-двадцать лет, и у нас будет автомобилей больше, чем людей, мы будем есть только гамбургеры и пить кока-колу, развлекаться в дискотеках, слушать только тяжелый рок, читать авантюрные книги. Женщины перестанут рожать. Людей будут выводить в пробирках.
Олег с интересом выслушал эту тираду и в ответ только кивнул головой: дескать, ничего вы нового не сказали. Молчал и Трофимыч. Он имел обыкновение не опровергать явные глупости. Пусть его оппонент помолчит и сам подумает над своими словами. Но Халифу неожиданно возразила Таня:
— Я тут среди вас представляю молодежь и могу сказать, что мы бы такой жизни не хотели.
— Хотите вы или не хотите,— возвысил голос Халиф,— такая жизнь настанет.
Ему резко возразила Регина:
— Да, настанет, если мы и дальше будем отдавать власть таким, как ты. Твои собратья уже сейчас сотворили у нас черт-те что. Но я надеюсь, вас скоро погонят из Кремля.
Халиф завизжал:
— Вас, нас! Что ты все тычешь мне в нос моими собратьями? Хрущев, Брежнев не были моими собратьями, а такую нам жизнь устроили, что мы все побежали. И посиди они в Кремле еще с десяток лет, все мозги бы из России вытекли.
— У вас-то мозги! — взъярилась на него Регина.— Да катились бы вы подальше со своими мозгами! Слушать тебя тошно!
— Ну, если тошно — могу и уйти!
Халиф поднялся и весь красный от волнения направился к раскрытой двери.
— Ты стала невозможной! — обратился к жене с порога.— У тебя нет денег, а я виноват. Постеснялась бы чужого чело- века.
Спустился по ступенькам, но присел на лавочку у стены веранды, посидел минут десять и снова вернулся к столу. Со словами: «Буду я еще обращать на тебя внимание!» опустился на стул. Пододвинул к себе блюдо с ветчиной, купленной
После обеда гости разошлись, и Олег остался наедине с Трофимычем. Г ость хотел идти к себе в комнату, но хозяин пригласил его наверх в кабинет. Здесь Трофимыч сказал:
— Я просил вас купить продуктов примерно на сто рублей, а вы затратили во много раз больше. Хотел бы рассказать вам о наших материальных возможностях и о нашем образе жизни. До недавнего времени мы тут с Артуром жили на мою пенсию, то есть на восемьсот рублей. Этой суммы едва хватало на уплату коммунальных услуг, и мы питались дарами нашего огорода, то есть картошкой, капустой, луком и морковкой. Недавно Артур устроился на работу в милицию, сколько он там будет получать — не знаю, но он человек молодой и у него много своих потребностей. Так что я по-прежнему рассчитываю на свою пенсию и на свой погреб. Не знаю, сколько вы намереваетесь у нас жить,— я не возражаю, живите сколько угодно,— но не хотел бы чувствовать себя иждивенцем. А потому вот вам мое предложение: у нас два холодильника, один из них я отведу для вас, и вы, если захотите, можете питаться отдельно. Это обстоятельство не будет меня смущать, и я по-прежнему буду чувствовать себя комфортно. Вы же тоже будете от меня свободны и можете по-своему налаживать свой быт и питание. Вот это все, что я вам хотел сказать. Вы меня, старика, простите, но я во всем люблю ясность и справедливость. Это все тем более необходимо сделать, что у меня частенько бывают гости, они хорошо знают мой быт и многого от меня не ждут.
Олег со вниманием выслушал признание Трофимыча и затем начал свою речь:
— Позвольте и мне быть с вами откровенным. Ну, во-первых, я счастлив тем, что нахожусь в вашем обществе и имею возможность слушать вас и питаться вашей великой мудростью. Я имею квартиру в Москве, а завтра или послезавтра, надеюсь, буду иметь квартиру и в Сергиевом Посаде, но дачу заводить не собираюсь, да и не хотел бы жить в ней один. Родители мои, сестры и братья живут на Дону, работают в колхозе,— он у них еще уцелел,— и я не хочу нарушать их естественную жизнь и пока не зову к себе. Признаюсь вам в том, о чем обыкновенно не люблю распространяться: я не олигарх, но в Америке мне удалось заработать хорошие деньги, и я не собираюсь их солить, как вы солите огурцы. Деньги я получил за изобретения, которые там сделал. Может быть, я бы и сейчас у них работал, но я хочу, чтобы мои открытия служили России. Для того, чтобы не привлекать к себе внимания и хоть несколько месяцев отдохнуть, прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас сказал, а считайте меня своим племянником, как и представили вашим соседям. Вот и вся моя исповедь. Что же касается раздельного питания, то замечу: был бы счастлив взять на себя снабжение нашего дома и наших гостей продуктами, и даже могу стоять у плиты, чтобы сварить или поджарить для вас что-нибудь вкусненькое.
Трофимыч при этих словах встал, протянул руку и сказал:
— Поступайте, как пожелаете. Не стану капризничать, предоставляю вам полную волю. И еще замечу: был бы счастлив иметь такого племянника.
С этого момента Олег почувствовал себя на даче Трофимыча как дома.
Спустился в свою комнату и нашел здесь прекрасную постель, неизвестно кем приготовленную, но во всем тут была видна заботливая женская рука. Он растворил окно и позвонил адвокату. Заговорил полушутя-полусерьезно:
— Вы чем занимаетесь, молодой человек?
— Я?.. А кто со мной говорит?
— Странно, что вы меня не узнаете? Я несколько озадачен и даже обижен. Сколько мы с вами знакомы, вы ведете мои дела, и, слава Богу, пока успешно, а голоса моего до сих пор не знаете.
Проговорил эту тираду и сделал паузу. Озадаченный адвокат тоже молчал. Наконец, Олег продолжал:
— Это я, Джек Восьмеркин-американец.
— А-а-а!... Извините, узнал! Вот теперь узнал. Ну, как машина? Она еще не сломалась?