Похищение в Европу

Лурье Александр

Замок границы заржавел, но через скважину вполне можно было выбраться. Охранял ее смертник, упитанный до того, что шейная цепь вросла в кожу. Приоткрыв глазки, он констатировал:

— Селект с женой другого происхождения плюс два рюкзака вещей. — Полистал засаленный фолиант с надписью на обложке: "Взятки и поборы". Задумался. Почесал в ухе, поковырялся

в зубах и носу одновременно. — За все про все с налогом на образование стоимости, за пользование землей, трату патронов, возможное попадание плюс подушный и накладные расxоды. Итого: короче, сколько дадите?

ОН дал. Страж, судя по всему, остался доволен. Пропихнув их через скважину, смертник напутствовал:

— Идите, ребя с «пукалками» побалуются, ничего страшного, вам все вперед и не оглядываться. Учти, парень, если не дойдешь, то — Кукудрыг предупреждал…

ОН согласно кивнул. И они пошли. Солнце радостно вырвалось из серых, безрадостных пределов Орбо-Нова, одним прыжком преодолело безжизненную пустыню Нейтрали, лишь на мгновение блеснуло над тягостно настороженными предгорьями Санитарной Зоны и воссияло над Забугорьем. В спину дул морозный, промозглый ветер, по лицу стекали капли пота. Царила мертвая тишина, прерываемая неверным метрономом где-то в районе желудка. Барабанщики строились в каре и сзади, и спереди. И сзади, и спереди сверлили его взгляды — Сына Кукудрыга, теперь ставшего Кукудрыгом и так похожего на него Надзирателя. Их голоса дуэтом долбили в голове: "Без тебя ЕЙ не жить, не жить, не жить…"

Они уже прошли полпути, когда в спину хлестнули очереди. Сначала побежали, стараясь наметить некие зигзаги, потом залегли. Почва была красная, стекловидная, соленая. Ни былинки, лишь густо посеяны пули. Редкие всходы костей.

ОН размышлял о том, зачем рискует жизнью, жива ли еще ЕГО любовь, как у них все сложится. Романтика неумолимо иссякала, когда хлестнуло вплотную. "Все, как обещано", — подумал ОН и, вскочив, они бросились бежать. Оставалось еще немного, Райская Арка была уже хорошо видна.

ЕГО достали на самой границе Нейтрали; кому-то

видно захотелось пришить ЕГО левую ногу к земле. И это удалось. Уже не было важно — случайно это или умышленно. Ясно было одно: им конец, точнее, ЕЙ — конец. Кажется, ОН что-то сказал вслух по этому поводу, но регот приближающихся стражей заглушили ЕГО слова. Потом ОН почувствовал, что рюкзак больше не давит на плечи, а еще через миг понял, что ОНА тащит ЕГО к Арке. Оставалось каких-то сто метров…

X

… ОН буквально плавал в поту. Подушка тоже была мокра, но лицо — сухо. Не без труда сполз с кровати на пыльный ковер, едва не придавив кошку. Та, впрочем, подвинулась и места хватило обоим.

Несколько пришел в себя под душем. Вернулся, себе достал пиво, кошке — молоко, плеснул в мисочку, сам сел, укутавшись пледом, в кресло-качалку, прикурил и лишь тогда глотнул. Случайно вспомнил фрагмент сна:

"Цену смерти спроси у мертвых. Цену родины — у эмигранта.” Сентиментальные сопли. К вопросу об организации неразрешимых проблем в свете застарелого мазохизма.

На часах было 3.37. Нервы ни к черту, То ли жизнь, то ли сон. Скомкал банку, выбросил в окно и следил за падением. Шел дождь, что и неудивительно — сезон. Плюнул с балкона. Потом рискнул — и помочился. Прокричал жуткое ругательство — по-руттски, естественно. Плюнул еще раз, глянул на знаменитые башни и пошел в комнату.

Проходя мимо стеллажа, столкнулся с глазами с НЕЙ. Точнее, с портретом. Уже подвыцветшим. И рамка выцвела. Траурная. Понятное дело, три года прошло. Так и не свиделись. Ну да чего уж там теперь, прошлого не воротишь; вроде одиннадцать лет всего и те — вечность.

Перестелил постель, встряхнул подушку, лег, поворочался и уснул. Кошка вспрыгнула на кровать и, помурлыкав, свернулась в ногаx. Моросил дождь, подрагивал xолодильник.

Ночь продолжалась.

Иерусалим, 1991-92 г.г.