Похищение
Шрифт:
Словом, я велела Степану готовить сани часам к трем пополудни, поскольку более ранний визит был бы неуместен, а Алене – готовить мне темно-серое платье из шерсти, я заказывала его до своей болезни, но, получив, еще ни разу не надевала.
Итак, без десяти минут три, я была у дома Селезневых, который располагался на улице Казачьей, практически напротив уездного суда, в доме помещика Калинникова. Сей помещик, сказывали, был большой ценитель архитектуры, а потому дом себе отстроил нарядный, с лепным фасадом, с мраморным крыльцом и даже с дорическими колоннами.
Особняк был двухэтажным. На первом этаже располагались две комнаты –
В доме царило оживление, это я поняла сразу же, как только вошла в просторную прихожую, освещенную люстрой. Слуги деловито сновали туда-сюда и я, признаться, почувствовала себя лишней. Было неудобно вот так, без приглашения появиться, но и уходить сейчас, как говорят в нашем народе – несолоно хлебавши, представлялось мне тоже практически невозможным. Я замялась, чувствуя, что пришла не ко времени, правда лакей, открывший мне дверь и принявший мою меховую мантилью, повел меня вглубь дома, в малую гостиную и, когда я оказалась в этой уютной, светлой комнате, я поняла, наконец, причину царившего в доме оживления.
К Селезневым из столицы прибыл гость, который скромно сидел сейчас в одном из кресел, а напротив него, в домашнем халате, восседал сам генерал Селезнев. Елизавета Михайловна, в светлом утреннем платье, сидела на диване, вооружившись пяльцами. Когда я остановилась на пороге комнаты, все трое посмотрели на меня, и на лицах Селезневых тут же появилась искренняя улыбка. Меня сие обстоятельство порадовало, я улыбнулась в ответ и вошла в гостиную. Мужчины поднялись мне на встречу, мы поздоровались, я села на диван рядом с хозяйкой, которая тут же велела горничной подать нам чаю.
Звали молодого человека Аполлинарием Евгеньевичем Гвоздикиным, служил он скромным письмоводителем в небезызвестном Третьем отделении Санкт-Петербурга, имел чин коллежского регистратора, куафюру светло-русого цвета, простое, веснушчатое лицо, яркие синие глаза под бледными бровями, короткий нос, большегубый рот, торчащие уши, фигуру длинную, тощую и нескладную, при разговоре краснел и заикался, а лет ему было едва ли двадцать. Ко всему вышеперечисленному Аполлинарий Евгеньевич был кузеном Елизаветы Михайловны по материнской линии и приехал к родным погостить. Держался он скромно, по всему видно, что робел в присутствии своего сановитого родственника, к тому же, натура у Гвоздикина, по моим наблюдениям, была легковозбудимая и он, скорее всего, склонен был к истериям и необдуманным поступкам.
Мы выпили чаю, и Елизавета Михайловна предложила мне навестить Нику, сославшись на то, что мужчинам, наверное, есть о чем побеседовать наедине. Мы вышли из гостиной, и она, понизив голос, сказала мне о том, что вчера с объяснениями приезжал Лопатин. Теперь, добавила Елизавета Михайловна, ей и самой жаль бедняжку Натали, однако, все равно, Ника вчера был сильно напуган и долго не мог уснуть. Глаше пришлось почти всю ночь рассказывать ему сказки, а когда он заснул, то, верите ли, произошла с ним маленькая неприятность, хотя в последние месяцы это вовсе перестало с ним случаться.
Тем временем, мы поднялись наверх и дошли до детской, из-за двери которой раздавался
Следующая неделя оказалась для меня весьма насыщенной. Я получила письма от Шурочки и от Петруши, в которых оба заверяли меня, что вернуться в Саратов на Масленой. Нынче Масленица выпадала по календарю с третьего марта, и я пребывала в приятном ожидании встречи с моими милыми друзьями.
Хотя, как я уже обмолвилось, скучать мне не приходилось. Во-первых, я три раза побывала у Селезневых, теперь они решили устраивать вечера по четвергам и некоторые приготовления в связи с этим, я взяла на себя. Например, я заказала пригласительные билеты, помогала Елизавете Михайловне с оформлением залы и с составлением меню. Подобные приготовления всегда занимают массу времени, однако и дарят немало приятных мгновений.
Во-вторых, Сергей Александрович, кстати, он просил звать его Сержем (вскользь замечу, что имя это ему безумно шло), взял надо мной негласное опекунство. Натали в свете пока не показывалась, поэтому ее брат решил повсюду сопровождать меня, видимо, он уже привык над кем-то, как выражаются англичане, шефствовать. Таким образом, он сопровождал меня дважды к Селезневым, один раз в театр на «Свадьбу Кречинского», которая, к слову, мне очень понравилась, и на прогулки.
Чувствовала я себя совершенно оправившейся от болезни, получала массу удовольствий от визитов, театра и прогулок. Я даже снова начала упражняться в стрельбе, чему мой постоянный спутник, г-н Лопатин, был очень удивлен, однако меткость, с которой я по-прежнему попадала с двадцати шагов в пятак, его просто восхитила.
– Да вам опасно попадаться на пути, сударыня! – воскликнул Серж.
– Это почему же? – с нескрываемым интересом спросила я.
– Ну как же! Вы так метко стреляете, что, будь вы мужчиной, я бы поостерегся!
– Однако, я не мужчина, – улыбнулась я.
Лопатин взял меня под руку, и мы направились к саням, ожидавшим на некотором расстоянии.
– Это так, Екатерина Алексеевна, – проговорил он, лаская меня взглядом, – вы прекрасная и прямо-таки выдающаяся женщина. Таких я прежде не встречал.
Я смутилась и промолчала, поскольку его взгляд в этот момент был таким обжигающим, что меня бросило в жар. Признаться, я чувствовала себя неловко от того, что Серж так открыто за мной ухаживает и еще больше – от того, что я была готова принять его ухаживания. Всю дорогу к дому мы молчали.
Этот эпизод имел место как раз перед Масленой, в воскресенье, второго марта, я запомнила этот день, потому что это был последний безмятежный день, накануне тех несчастливых событий…
Городское начальство расстаралось. На Театральной площади были устроены великолепные зимние аттракционы: и деревянные горы, и разные балаганы, и угощение блинами. Понедельник, начало Сырной недели, выдался солнечным, ярким, морозным. С самого утра я пребывала в прекрасном расположении духа, собираясь заехать за Селезневыми, а затем, вместе с ними, побывать на аттракционах.