Похищение
Шрифт:
Андрис. Давай. Так ты еще не вспомнил?
Велько. Вот-вот вспомню.
Андрис(продолжает читать). «…Что делать? Это решать тебе, Рервик!» (Обращается к Велько.) Ты слышишь, Велько: мне решать.
Велько. Так решай, в чем же дело.
Андрис. Сейчас решу. Только письмо кончу. (Читает тихо-тихо, одновременно с ним бормочет текст бородач.)
Андриси Бородач.
«…Но при этом, овладев властью, нормальные сумасшедшие вполне могут постепенно превратиться в сумасшедших нормальных, а брошенные за решетку сумасшедшие нормальные — в нормальных сумасшедших».
Андрис озабоченно смотрит на Велъко, бородач удовлетворенно чмокает губами.
«Можно устроить инспектору побег из больницы, побег с Малдеба, возвращение на всесильную родину, откуда в должное время придет спасение малдебян, и восторжествует розовая справедливость. Все, взявшись за руки, встречают восход. Занавес.
Можно и убить инспектора при попытке к бегству, чем обречь Малдеб на дальнейшее неопределенно долгое существование в привычных рамках…
Можно оставить инспектора в лечебнице навечно, и он обретет счастье…
Можно свести его с ума, то есть сделать нормальным малдебянином, покорным серым человечком, вполне пригодным для благополучного существования на этой планете…
Можно…
Можно…
Можно…»
Велько. Я вспомнил!
Андрис. Что?
Велько. Ну и баба!
Андрис(заинтересованно). Где?
Велько. Именно эти каракули я видел на рецепте приготовления фаршированной рыбы, который Том Баккит продиктовал два часа назад Марье Рервик, в девичестве Марье Лааксо.
Андрис. Ты хочешь сказать, что все это…
Велько. Да.
Андрис. И все то…
Велько. Да.
Андрис. И книгу…
Велько. И книгу. Это, черт возьми, ее профессия.
Андрис(поворачивает голову к Марье). Дорогая!
Марья. Да, милый?
Андрис. Ах да, кажется, здесь… (Хлопает себя по карманам.)
Марья. Что ты ищешь?
Андрис. Записку, что ты написала мне утром. Вернее, оставила вчера с вечера. Ах, вот она, я завернул в нее грузила…
Вынимает из кармана ком бумаги, разворачивает.
Велько(читает через плечо Андриса). «Андрюсик, сделай себе яичницу с помидорами. Не забудь яйца взболтать со сливками.
Андрис. Вот видишь. Ты был прав. Это она.
Велько. Это она.
Андрис. Зачем ты это сделала, Марья?
Марья. Милый, мне казалось, что если я отвлеку тебя от прежних твоих занятий и займу добрым, длинным фильмом, да еще на тему мне близкую, это как-то сблизит и нас… И видишь, я не ошиблась. А продолжай ты снимать свои сумасшедшие репортажи или фильмы о камнях и насекомых, что бы с нами было?
Андрис. Вот видишь, Велько, видишь, Авсей, как все просто. Это отвечает на твой вопрос, откуда взялся замысел «Судного дня».
Год. Просто-то просто. Но эта женщина разрушает мои планы.
Андрис. Каким образом?
Год. Я думал поехать на Лех, а теперь…
Андрис. А теперь?
Год. Надо снимать. Ты уже решил, кому предложить роль инспектора?
Марья. Авсей, вы вполне сможете хотя бы часть фильма снять на Лехе.
Год. Ты так считаешь?
Марья. Уверена. А ты как думаешь, Андрис?
Андрис. Очень мило с твоей стороны, что ты решила со мной посоветоваться.
Марья. Не обижайся, милый. Год ведь так хочет на Лех. Велько, а ты что скажешь?
Велько(мрачно). Знаешь, я, пожалуй, сначала отвечу на тот, последний твой вопрос.
Марья. Это какой же?
Велько. Ты спрашивала, зачем я насаживал косу на черенок.
Марья. В самом деле?
Велько. Я обещал ответить, и отвечаю. Чтобы косить!
Велько берет косу, прислоненную к стене дома, вскидывает ее на плечо и отправляется за кулисы. Сидящие за столом постепенно расходятся. Остается только курчавый бородач за машинкой.
Бородач(печатает и приговаривает вполголоса). Сидящие за столом постепенно расходятся. У всех дела, да и вставать завтра рано. Становится темно, я еле различаю клавиши — так и не научился печатать вслепую. Большая луна повисает над трубой дома Андриса. Над всеми трубами домов. Над Волгой и Ветлугой. Над прошлым и будущим. Пора ставить точку — конец главы, конец письма, конец повести. Где-то сказано: «Конец дела лучше начала его». Конец всегда венчает дело — уже другие берега маячат за листа пределом, как многоцветные луга. Смешение времен и красок, тюрбанов, шляпок, шлемов, касок. Литература — карнавал, так этот жанр Бахтин назвал. Но в бутафорского огня игре, в шутих надсадном вое вдруг просквозит лицо живое — нет, нет, приятель, чур меня! Я прочь бегу, я снова рад в беспечный кануть маскарад.