Похищенная наследница
Шрифт:
Провожая Орину, Хоффман на станции сказал ей, что справлялся о здоровье Клинта Хантера.
«Он провел спокойную ночь, — сообщил Бернард, — и хирурги уверены, он проживет еще сто лет, хотя сейчас понадобится некоторое время, чтобы рана затянулась».
В его голосе чувствовалось неуважение к Хантеру, к его поступку, я это не ускользнуло от Орины.
Она была согласна с тем, что невозможно уважать человека, способного причинить совершенно неоправданную боль не только себе,
«Нет, я совсем не ненавижу Клинта, — рассуждала она, уже сидя в каюте, — я презираю его, как презирала бы любого мужчину, который не может достойно пережить неудачу. Так, как сделал бы это отец».
Потом Орина вспомнила, ради чего, собственно, пустилась в это плавание, — разумеется, чтобы отвлечься от всяких навязчивых мыслей.
И как бы ни было сложно, она должна этого добиться.
Но сейчас девушке казалось, будто все вокруг причиняет ей боль.
Разумом она понимала, что это просто шок от случившегося с ней, но чувства не хотели подчиняться разуму. Поэтому боль не проходила.
Невозможно было поверить, что отца нет в соседней каюте.
Она инстинктивно порывалась побежать к нему, рассказать о своих чувствах.
Потом неумолимая реальность возникала, с беспощадной отчетливостью, и тогда Орине хотелось верить, что существует другой мир, где отец все видит не слышит и готов помочь, ей в любую минуту.
А что, если нет?
Что, если то, к чему он стремился всю жизнь, не более чем иллюзия, и после всего достигнутого он стал просто бездыханным телом, покоящимся в земле церковного кладбища.
Девушка чувствовала, как все внутри нее протестует против подобной бессмысленности жизни.
Общеизвестно, что большинство людей неверующих считают, будто смерть — это конец всего.
«Какая мне разница, — заявила как-то одноклассница Орины, — что будет после того, как я умру. От того, что я буду сидеть на берегу лазурного моря и слушать гнусавые арфы ангелов, мне не станет легче».
Орина тогда согласилась с ней.
А вот другая, более умная ее подруга, сказала:
«Все верования, включая самые древние, утверждают, что смерть — это еще не конец. А многие восточные религии вообще говорят, что после смерти человек перевоплощается в другом теле».
«Ну и что из этого, — возразила ей тогда третья. — Я сомневаюсь, буду ли намного счастливее, если окажусь в теле древнего римлянина или, например, в теле африканского аборигена».
Орина тогда посмеялась над словами соучениц, но подсознательно чувствовала значимость той дискуссии для себя.
«Может, в этом путешествии я найду ответ не только на жизненные вопросы, но и на вопрос о смерти», — подумала она и впервые после того, как у, нее на глазах стрелял в себя Клинт, заплакала.
Она плакала не из сострадания к нему, а от жалости к себе.
Она плакала потому,
А он так нужен ей!
— Папа! Папа! — кричала она в темноту. — Как ты мог бросить меня? Почему я не могу быть с тобой, где бы ты ни был? Неужели ты не понимаешь, я совсем одна… совсем одна, и мне так необходима твоя помощь!
Сама того не замечая, она говорила вслух громким голосом, и горючие слезы беспрерывно текли по ее щекам.
Когда она немного успокоилась, вокруг царила полная тишина, только волны бились о борт яхты.
Глава 3
В течение следующих двух дней они медленно и спокойно плыли по Мексиканскому заливу.
Но к вечеру третьего дня небо заволокло пеленой, начинался небольшой шторм, и капитан взял курс на берег.
Они переночевали в небольшой безымянной бухте, а наутро, еще до завтрака, отправились в дальнейший путь.
Миссис Карстрайт появлялась только к обеду.
Все остальное время она или отдыхала у себя в каюте, или сидела на палубе, подставив под ноги маленькую скамеечку.
Во время обеда было непривычно тихо, и Орина наконец решилась спросить:
— С вами все в порядке, миссис Карстрайт?
Мне кажется, вы несколько бледны.
— У меня все хорошо, дорогая, — улыбнулась гувернантка. — Просто последнее врем» меня беспокоили какие-то странные боли, но ты же знаешь, я не люблю, когда доктора начинают возиться со мной.
— Да, отец тоже этого не любил, — сказала Орина, — но я думаю, если у вас боли, следует обратиться к специалисту.
— Ну что ты, у меня же есть таблетки, они помогают мне уснуть, а когда я сплю, боль отступает, — проворчала миссис Карстрайт. — И больше мне ничего не нужно, никаких докторов.
Она говорила так уверенно, что Орина решила больше ей не надоедать своими вопросами.
Оставалось лишь надеяться, что ничего серьезного со старушкой не происходит.
Она помнила, как не любил отец больных людей на судне.
Поэтому он всегда настаивал, чтобы Орина не брала с собой никаких служанок, а сама обслуживала себя в путешествии.
Но миссис Карстрайт!
С ней раньше никогда не было никаких проблем.
Лишь теперь Орина вдруг вспомнила, что вдова епископа неумолимо стареет.
«Ей надо быть осторожнее, чтобы не поскользнуться и не упасть на палубе, особенно в такую погоду», — подумала Орина.
На следующее утро, выйдя на палубу, девушка увидела бурлящее за кормой море и потому совсем не удивилась, узнав, что будет завтракать одна.
— С миссис Карстрайт все в порядке? — поинтересовалась она у стюарда.
— Я отнес ей завтрак в каюту, но она отказалась есть, сославшись на то, что не голодна. Но я думаю, мисс, вся причина в морской болезни.
Орина застонала.