Похищенная
Шрифт:
Мне было похер, что он обо мне подумает — я ревела, навзрыд громко, сотрясаясь всем телом и не зная, как остановиться. Последние сутки проносились в сознании чёрно-белыми кадрами, быстрыми, мелькающими, вызывающими головокружение. Начиная с самого утра и заканчивая финишными моментами.
По правую руку от меня чиркнула зажигалка, повеяло табачным дымом, и я застыла на вдохе, с удовольствием вгоняя в себя отравляющий воздух.
— Не знала, что ты куришь, — я украдкой посмотрела на Николаса, сидящего, как и я, на земле, скопировавшего мою позу
— Я тоже не знал…
Я, словно ребенок, шмыгнула носом и потянулась за сигаретой. Николас не сопротивлялся, сразу отдав её мне.
Первые лучи солнца коснулись стены над нашими головами, и я подняла голову, выпуская дым в линии света. Дым красиво проходил сквозь них, клубился изгибами и танцевал танец ветра, играющего с ним. Это было так прекрасно, так ярко и завораживающе, что я забыла про слёзы, ещё не высохшие на скулах, — всё мое внимание было устремлено на представление табачного дыма.
Оказывается, в обыденных вещах красоты не меньше, просто мы ее не видим, привыкая и не желая замечать даже в упор.
— Я понимаю тебя, Николас, — выдохнула я и отвлеклась от созерцания дыма. Он лениво повернул ко мне голову и забрал сигарету из моих всё ещё дрожащих пальцев. Следующая затяжка была его, как и порция дыма, заполнившего линию света. — Тяжело убивать человека, даже не зная, за что убиваешь. Я права?
Мистер сама привлекательность не сказал ни слова, лишь сделал новую затяжку и выкинул сигарету в сторону, при падении разбросавшую вокруг себя искры.
Эти искры, кстати, тоже были прекрасны.
— Думаю, твой отец следующий, — обронил он, продолжая изучать моё заплаканное, наверняка с распухшими и красными от слёз глазами лицо.
Я вновь шмыгнула носом и облизала пересохшие губы. Стоило предположить, что главная их цель не я, а Энтони Нери — мой отец, всю свою жизнь находящийся по другую сторону закона. Что он сделал на этот раз, я не знала, потому что вот уже два года созванивалась с ним только на Рождество.
Семейный конфликт не желал разрешаться, а я не собиралась возвращаться домой, всё это время путешествуя по миру и пробуя новую для себя самостоятельную жизнь.
Кажется, сейчас самое время вернуться… пока не поздно.
— Что мне делать, Николас?
Всего на миг он опустил глаза, словно раздумывая над моими словами, а потом его взгляд вновь застыл на мне. Становилось неловко и неудобно, и всё это напомнило мне встречу двух бывших друзей, которые не виделись очень и очень давно ,— не имеющие общих тем, с потухшими воспоминаниями, не знающие, о чём поговорить и только мечтающие поскорее разминуться, — они пытаются поддержать вежливую беседу, а в итоге замолкают и прячут глаза куда угодно, захлебываясь в неловкой тишине.
Я захлебывалась тоже, ожидая его ответа.
— У тебя ещё есть время,
— Я не знаю, где он сейчас.
— Так узнай, это твой единственный шанс. Могу поспорить, что со дня на день его фамилия окажется в желтом конверте, вот только исполнитель будет другой.
Я старалась уловить информацию, мысленно прорабатывая план и надеясь на положительный исход. Я уже выкинула телефон, спрятала карточки, купила тачку — как и сказал мистер сама привлекательность, неприметную. Господи, да пусть это будет хоть старый и повидавший виды Buick, отвратительно зеленого цвета, как в фильмах шестидесятых. Или устаревший Ford с максимальной скоростью двадцать миль в час. Да хоть семейный Dodge из восьмидесятых — уже неважно.
Важно одно, стоп…
— Что ты сказал?
— Ты о чём? — Мы продолжали сидеть, никуда не торопясь, не считая минуты, когда на самом деле нам нужно было не просто бежать, а бежать без оглядки, пытаясь спастись от чёрт знает кого. Солнечные лучи уже поднялись к основанию крыши и исчезли где-то в балках, становилось теплее, и я уже не чувствовала того холода, что терзал мои плечи до этого, только липкое предчувствие тревоги растекалось по венам, замирая неприятным покалыванием на кончиках пальцев.
— Ты сказал, что исполнитель будет другим. Что это значит?
Николас раздраженно сжал челюсти, словно его достала надоедливая муха, а потом, опираясь о стену одной рукой, встал. Его рана вновь беспокоила его, и это было заметно по его позе, по наклону торса чуть вправо, по исказившей бледное лицо гримасе, появившейся лишь на мгновение и также быстро исчезнувшей.
— Николас, черт бы тебя побрал, ты не можешь так просто уйти, — чтобы вскочить на ноги, мне потребовалось куда меньше времени, чем ему сделать три шага. Я встала прямо перед ним, напрочь забывая о благоразумии и желая лишь одного — докопаться до истины, понять, получить больше информации, которая помогла бы мне спасти жизнь.
Признаться, тогда я думала лишь о себе и отце, которого обязана была предупредить.
И я не знала, чем рисковал мудак, решив меня отпустить.
— Иди в машину, Лалит, пока я не передумал, — ни один мускул не дернулся на его лице, когда я угрожающе подошла ближе, почти касаясь его груди своей. Я не боялась, не теперь, когда точно знала — он не убьет меня, не передумает и не изменит своего решения. Я смотрела на него снизу вверх, замечая каждую морщинку в уголках глаз, складку на лбу и даже небольшой шрам на линии подбородка; пушистые ресницы, которым позавидовала бы даже Мисс мира — и думала, что после всего произошедшего между нами за последние двадцать минут он стал мне чуточку ближе, чем обыкновенный прохожий.