Похищенные часы счастья
Шрифт:
— Теперь примемся за завтрак, — сказал Гюг.
— Я сварю кофе, — воскликнула Ди радостно. — Я прекрасно умею готовить его!
Гюг зажег спиртовку и внимательно посмотрел на Ди.
— У вас удивительно свежий вид, — сказал он тоном легкой зависти. Она обернулась и бросила ему веселую улыбку.
— Я все еще во власти приключения. Я переживаю его всем своим существом.
Казалось, вся она излучает молодое веселье, радость жизни, яркие краски.
Гюг заставил ее выпить перед завтраком бокал шампанского и весело чокнулся
— Я пью за наше приключение, — сказал он.
Глаза Дианы над краем бокала улыбнулись ему.
В комнату ворвался солнечный луч; он позолотил волосы Дианы и засверкал в гранях хрусталя.
Еда и шампанское оказали свое действие. Гюг испытывал сейчас чувство реакции после неприятных переживаний этой ночи, он снова ощутил радость жизни, наслаждения от созерцания красоты.
Он был спасен: ему не придется фигурировать в этом грязном деле, исчезла преграда на пути к известности и славе, а тут, перед его глазами, сама юность, казалось, приветствовала его и звала забыть все заботы.
Он подошел к Ди и зажег ее папиросу, в ее поднятых на него глазах дрожали золотые огоньки.
— Что мы будем сейчас делать? — спросил он, все еще стоя возле нее.
Ди показала ему свою маленькую ножку в испачканном шелковом чулке.
— Если бы я могла принять сейчас ванну и лечь спать, — сказала она. — Я не знаю, как быть с целым рядом вещей! Например, мой туалет! Посмотрите, мои чулки (правда, не из настоящего шелка, но совсем шелковые на вид!) совершенно разорвались; и потом — как я буду расхаживать завтра утром в вечернем платье?
— Зачем задумываться о завтрашнем дне, — воскликнул Гюг, — разве недостаточно хорош сегодняшний, вернее, сегодняшняя ночь?
Он опустился перед ней на колени и нежно взял в свои руки ее маленькую ножку.
— Ди, — произнес он неуверенно.
Она встретила его взгляд, ресницы ее дрогнули, глаза широко раскрылись.
Где-то под окном на дереве сонно чирикнула птичка. Этот звук из внешнего мира ворвался в атмосферу, вдруг ставшую напряженной.
— Слышите, птичка бранит вас. Она будто хочет сказать: «как, вы еще не спите?» — вот она снова чирикает!
Эти простые слова, этот слабый будничный звук нарушили настроение.
Гюг быстро вскочил на ноги.
— Докурите прежде всего вашу папиросу, — предложил он любезно.
Диана не заметила перемены в его голосе. Она подошла к окну и высунула голову навстречу солнцу.
— Разве это не чудесное время, — сказала она, — когда все еще спят и кажется, что весь мир принадлежит только нам одним!
Он угрюмо кивнул головой: ее невинная жизнерадостность теперь раздражала его.
— Я не могу оставаться здесь дольше, — произнес он сердито, — есть вещь, называемая приличием. Его требования всегда скучны и убивают всякие эмоции.
Она быстро подошла к нему.
— Вы сердитесь? — спросила она, глядя ему в глаза. — Что я сделала? Может быть, я в чем-нибудь провинилась перед вами?
Гюг,
— Нисколько, — проговорил он, стараясь не встретиться с ее испуганным, вопросительным взглядом, — подумал только, что вы поступаете неосторожно, обнаруживая ваше здесь присутствие, вот и все.
— Но ведь вы сами привезли меня сюда! — воскликнула Ди с отчаянием в голосе. — Разве есть что-нибудь особенное в моем присутствии здесь? Вы ничего не говорили...
— Я вел себя по-свински в отношении вас, — сказал Гюг в порыве внезапного раскаяния. — Конечно, в вашем присутствии здесь нет ничего особенного, ведь не было другого места, куда бы вы могли поехать. Диана, не огорчайтесь, прошу вас! Я употребил глупое выражение, вот и все.
Ее широко раскрытые глаза все еще были устремлены на него.
— Нет, вы это думали, — промолвила она тихонько.
— Клянусь, что нет, — вскричал Гюг в ужасе, что она ему не верит.
Диана прошла вглубь комнаты, он последовал за ней.
— Диана, — это звучало почти просительно.
Она улыбнулась ему слабой, неуверенной улыбкой, но он принял ее за знак примирения.
— А теперь я пойду приготовить вам свою комнату, — сказал Гюг. — Подождите здесь. Делайте все, что вам вздумается. Я не заставлю вас долго ждать.
В дверях спальни он обернулся. Диана подошла к пианино, взяла с этажерки ноты, положила их на пюпитр и стала тихонько напевать, сама себе аккомпанируя. Это была любовная песенка из «Кармен». Гюг стоял и смотрел на нее. Его лицо отражалось в старинном квадратном зеркале, висевшем над пианино.
Несмотря на свой архисовременный вид, Гюг вполне заслуживал данное ему прозвище Аполлона. В двадцать лет он был очень красив, но имел несколько изнеженный вид; сейчас же, к сорока годам, печать мужественности и следы пережитых чувств придавали его лицу особое благородство.
Глядя на Диану, он почувствовал вдруг, что она за ним наблюдает, поднял глаза и встретился в зеркале с ее смеющимся взглядом.
— Значит, вы знали, что я здесь? — сказал он, быстро подходя к ней.
— Я пела для вас, — сказала она, наклонив голову, — разве вы не почувствовали этого, о, бессердечный Дон-Жуан!
— Мне очень жаль, что я не знал этого, — ответил он поспешно, — спойте еще раз, может быть, вы не обманетесь в своих ожиданиях.
— Эта песня нуждается в аккомпанементе, — сказала Ди. — Чудесная музыка, не правда ли? Она как будто проникает в кровь и зажигает жизнь! Я слышала «Кармен» во Франции и Испании.
Гюг снял ее руки с клавишей.
— Пойте, я буду играть, — сказал он.
— Вам нельзя, — сказала она, и ее лицо задрожало от смеха, — в этот час ночи. Я хотела сказать — утра. Могут войти...