Похищенный. Катриона
Шрифт:
Погрузившись в свои размышления, я прошел уже полдороги по направлению к городу, когда заметил шедшую мне навстречу фигуру, и волнение мое еще больше усилилось. Мне казалось, что я должен Катрионе сказать чрезвычайно много, но не знал, с чего начать. Вспомнив, как я был неразговорчив в это утро в доме адвоката, я был уверен, что теперь совсем онемею. Но когда она приблизилась ко мне, все мои опасения рассеялись. Даже то, о чем я только что думал, нисколько не смущало меня. Я нашел, что могу говорить с ней так же свободно и разумно, как с
— О, — воскликнула она, — вы приходили за своим сикспенсом! Что же, получили вы его?
Я сказал ей, что не получил, но так как я встретил ее, то прогулялся не зря.
— Правда, сегодня я уже видел вас, — продолжал я и объяснил, где и когда.
— А я не видела вас, — сказала она, — у меня глаза хотя и большие, но не видят далеко. Я только слышала пение в доме.
— Это пела старшая и самая красивая мисс Грант, — отвечал я.
— Говорят, что они все красивы, — заметила она.
— Они тоже находят вас красавицей, мисс Друммонд, — отвечал я, — и стояли у окна, чтобы увидеть вас.
— Жаль, что я так близорука, — сказала она, — а то бы я их тоже увидела. Так вы были в доме? Вы, должно быть, приятно провели время с красивыми леди, слушая хорошую музыку?
— Вы ошибаетесь, — отвечал я, — я чувствовал себя так же неловко, как рыба на склоне горы. Дело в том, что я скорее создан для общества грубых мужчин, чем красивых леди.
— Да, я это тоже нахожу, — сказала она, и оба мы рассмеялись.
— Странное дело, — заметил я, — я нисколько не боюсь вас, а готов был убежать от мисс Грант. Я также испугался вашей родственницы.
— О, я думаю, ее всякий испугался бы! — воскликнула она. — Мой отец сам боится ее.
Упоминание об ее отце заставило меня умолкнуть. Идя рядом с нею, я смотрел на нее и вспоминал этого человека, которого я знал так мало, но который возбуждал во мне такие ужасные подозрения. И, сравнивая его с нею, я чувствовал себя предателем, потому что молчу.
— Кстати, — сказал я, — сегодня утром я встретил вашего отца.
— Неужели? — воскликнула она радостным голосом. — Вы видели Джемса Мора? Вы, значит, говорили с ним?
— Да, я говорил с ним, — сказал я.
Тут дело приняло самый дурной для меня оборот: она взглянула на меня с глубокой благодарностью.
— Благодарю вас, — сказала она.
— Меня не за что благодарить, — начал я и остановился. Мне показалось, что если я должен скрывать от нее все, то хоть несколько слов я все же ей мог сказать. — Я довольно грубо говорил с ним, — продолжал я. — Он мне не особенно понравился. Я говорил с ним дерзко, и он рассердился.
— В таком случае вам нечего разговаривать с его дочерью и еще рассказывать ей об этом! — воскликнула она. — Я не хочу знать тех, кто не любит и не уважает моего отца.
— Позвольте мне сказать еще слово, — сказал я, начиная дрожать. — Мы оба, может быть, бываем у Престонгрэнджа в дурном настроении. Ведь у обоих у нас там неприятные дела, и это опасный дом. Мне было жаль его,
— Вероятно, не с помощью вашей дружбы, — сказала она, — и ему остается только благодарить вас за сочувствие.
— Мисс Друммонд, — воскликнул я, — я один на свете!
— Это меня нисколько не удивляет, — сказала она.
— О, дайте мне высказаться! — просил я. — Я только раз выскажусь, а потом оставлю вас навсегда, если вы того желаете. Я пришел сегодня в надежде услышать ласковое слово, в котором сильно нуждаюсь. Я знаю, что мои слова должны были оскорбить вас, и знал это, когда произносил их. Мне было бы легко выразиться мягче и солгать вам. Неужели вы думаете, что это не соблазняло меня? Разве вы не видите, что я говорю правду?
— Мне кажется, не стоит труда обсуждать это, мистер Бальфур, — сказала она. — Я думаю, что довольно с нас одной встречи и теперь мы можем мирно расстаться.
— О, пусть хоть один человек поверит мне, — умолял я, — иначе я не вынесу! Весь свет ополчился против меня! Как мне сделать свое дело, если судьба моя так ужасна?! Я не могу завершить его, если никто не поверит в меня. Одному человеку придется умереть, потому что я не в силах выполнить свой долг.
Она все время смотрела вдаль, высоко подняв голову, но мои слова и тон, каким они были произнесены, заставили ее прислушаться.
— Что вы сказали? — спросила она. — О чем вы говорите?
— Мои показания могут спасти невинного человека, — сказал я, — а меня не допускают в свидетели. Что бы вы сделали на моем месте? Вы знаете, что это значит, — ведь ваш отец тоже в опасности. Покинули бы вы несчастного? Меня хотели подкупить: обещали мне золотые горы, чтобы заставить меня от него отказаться, были пущены в ход все средства. А сегодня один негодяй объявил мне, что меня хотят лишить моего честного имени! Меня хотят впутать в дело об убийстве: они хотят доказать, что я ради платья и денег задержал Гленура своими разговорами; меня хотят опозорить и убить. Если со мной поступят таким образом, со мной, едва достигшим совершеннолетия, если такую историю будут рассказывать обо мне по всей Шотландии, если вы тоже поверите ей и мое имя станет позорным, то как мне перенести это, Катриона? Это невозможно! Это больше, чем может вынести душа человеческая!
Я говорил беспорядочно, отрывистыми фразами. Когда же я умолк, то увидел, что она глядит на меня испуганными глазами.
— Гленур! Это аппинское убийство, — сказала она тихо, но с большим удивлением.
Провожая ее, я повернул обратно, и теперь мы приближались к вершине холма над деревней Дин. При ее словах я как вкопанный остановился против нее.
— Боже мой, — воскликнул я, — боже мой, что я наделал! — и схватился рукою за виски. — Как мог я сделать это? Я, должно быть, обезумел, если говорю подобные вещи!