Похищенный
Шрифт:
Кроме меня.
Я приехал в Манхэттен в середине утра, чтобы сообщить о своем приезде Фрэнку Уилсону из Налогового управления и встретиться после работы с Брекинриджем. Я собирался провести вечер с адвокатом и чудаковатым доктором Кондоном в доме последнего в Бронксе, ожидая ответа на объявление: «Деньги приготовлены. Джефси», которое сегодня должно было появиться в газете.
В мои планы в Нью-Йорке, кроме всего прочего, входило также знакомство с кабаком Спитале и Битза: я зашел в ресторан, отведал бесплатной закуски, услышал разговоры о предстоящей «пресс-конференции»
Теперь Микки стоял у писсуара. Помещение, в котором мы находились, было маленькое; я запер дверь на крючок и ждал, когда он закончит. Он повернулся, застегивая ширинку, увидел меня и ухмыльнулся:
– Что, черт возьми, вы здесь делаете. Геллер?
– А как вы думаете, Микки? Наблюдаю за вами.
Он попытался пройти мимо меня.
– Дайте мне пройти.
Я взял его за руку.
– Вы не помыли руки, Микки. Задержитесь ненадолго и помойте их.
Он вырвал руку.
– Не приставай ко мне, коп.
Я загородил ему дорогу.
– Скажите мне, Микки, что это за сказки вы рассказываете о том, что ребенок жив-здоров и может в любую минуту вернуться к родителям?
Он поправил пиджак, пытаясь держаться с достоинством.
– Просто кинул кость этим газетчикам.
– Вы или кто-нибудь из ваших людей ведете переговоры с Капоне?
– Может быть.
Я расстегнул свой пиджак и подбоченился, чтобы он смог увидеть пистолет у меня под мышкой.
– Это не ответ, Микки.
– Да пошел ты! Ты не знаешь, с кем имеешь дело. Ты можешь однажды не проснуться, если попытаешься ставить палки мне в колеса.
Я схватил его за лацканы пиджака.
– Полегче на поворотах, ты, грязный гаденыш. Говори, а не то я сейчас пущу тебе кровь.
– Пустишь кровь?
– А как ты думал?
Роснер облизал губы и сказал:
– Я ни черта не знаю, будь оно все проклято! А теперь оставь меня в покое. Геллер, иначе я скажу Линдбергу, что ты мне угрожаешь.
Я неохотно отпустил его пиджак.
– Скажи ему, – сказал я. – А я объясню ему, почему я делал это.
Я дал ему уйти. Он так и не помыл руки.
Еще раньше я встретился с Уилсоном; этому сотруднику министерства финансов тоже почти нечего было сказать мне: никаких новостей о пропавшем человеке Капоне Бобе Конрое; агент О'Рурке сумел внедриться в спиритическую церковь Маринелли-Сивеллы, но еще ничего путного сообщить не мог.
Я рассказал агенту Уилсону о Кондоне, и он был взбешен тем, что Линдберг не привлек его к участию в плане, связанном с профессором.
– Может, вам следует понаблюдать за этим профессором, – сказал я. – Не исключено, что он связан с этими спиритами, если, конечно, вы не думаете, что сестра Сара на самом деле выудила имя «Джефси» у мира духов.
– Бронкс и Гарлем находятся совсем рядом, – задумчиво проговорил Уилсон. – Для того чтобы попасть из одного района в другой, не требуется планшетка для спиритических сеансов.
– Если Линдберг узнает, что я дал вам эти сведения, то я сразу стану персоной нон грата.
Кондон проживал в районе Бронкса под названием Бедфорд Парк, что к западу от Вебстер Авеню, в скромном, обшитом вагонкой белом двухэтажном доме на тихой, окаймленной деревьями Декатур Авеню. К дому примыкали кустарниковые насаждения, и тщательно ухоженный газон перед ними был припорошен снегом.
Было почти шесть часов, когда я поднялся на крыльцо дома Кондона и постучался в дверь со вставкой из цветного стекла. Темнота уже опустилась на Бронкс – самое прекрасное в мире место! – и ночной воздух был морозным. Я уже собирался постучаться еще раз, когда дверь открыла приятная темноглазая и темноволосая женщина лет двадцати пяти; внимательно вглядываясь в меня, она поинтересовалась, кто я такой.
– Детектив Геллер, – сказал я, намеренно умолчав, к какому полицейскому управлению я прикреплен. – Меня ждут.
Она устало кивнула и открыла дверь шире.
Стараясь сделать это как можно незаметнее, я разглядывал аккуратные линии ее тела под коричневым платьем с белым воротником.
– А вы кто будете?
Она насмешливо улыбнулась:
– Во-первых, я замужем. Во-вторых, я дочь доктора Кондона и зовут меня Майра. И в-третьих, все это дело вызывает у меня отвращение.
– Ну, что касается последнего, то мы с вами сходимся во мнении, – сказал я, подавая ей шляпу и пальто, которые, как мне показалось, она не особенно была расположена брать. Мы оказались в передней, откуда лестница вела наверх. Она равнодушно провела меня через хорошо, но не роскошно обставленную, старомодного вида общую комнату, устланную коврами. Потом она позвала меня в соседнюю гостиную, где рояль, словно чья-то бабушка, был покрыт пестрой шалью; на застеленной парчой кушетке сидели профессор и приятного вида пухлая женщина лет шестидесяти семи в цветастом ситцевом платье и с озабоченным выражением лица.
Кондон погладил ее по руке и сказал:
– Ну, полно, полно... Майра... тебе нечего беспокоиться.
– Я думал, это вы Майра, – прошептал я своей хозяйке поневоле.
– Это моя мать, – вежливо сказала она. – Меня назвали в ее честь.
– О, – сказал я, так как больше сказать было нечего.
Она села на кушетку возле своих родителей и положила ногу на ногу, поправив платье так, чтобы я не заметил, какие они у нее красивые.
– Добрый вечер, детектив, – произнес Кондон загробным голосом.
– Добрый вечер, профессор, – сказал я. – Добрый вечер, мэм. Рад с вами познакомиться.
Кондон, что было для него несвойственно, опустил формальности.
– Миссис Кондон незадолго до вашего прихода ответила на их звонок.
Я пододвинул себе стул; судя по виду, на нем могла сидеть и есть торт еще Мария Антуанетта.
– Пожалуйста, расскажите мне об этом, – обратился я к миссис Кондон.
– Кто-то позвонил и позвал моего мужа, – проговорила она теплым контральто, окрашенным беспокойным вибрато. – Это было примерно в полдень.