Похищенный
Шрифт:
Я прервал Кондона и попросил его описать мужчину.
– Я видел его лишь несколько мгновений, – сказал Кондон.
– Но вы сидели и разговаривали с ним целый час!
– В темноте. К тому же шляпа его была опущена, а воротник пальто поднят, – заметил Кондон. – Но я осмелюсь сказать, что рост у него около пяти футов восьми дюймов, возраст – от тридцати до тридцати пяти, вес – вероятно, около ста пятидесяти фунтов. Волосы светлые или каштановые.
– Вы сказали, что он не снимал шляпы.
– Да, но цвет я смог определить по его бакенбардам и волосам
– Какой-нибудь особенности его речи вы не заметили?
– Да. Буквы "т" он произносил как "д", а "к" как "г".
– То есть он немец?
– Мне он показался скандинавом.
После непродолжительной словесной перепалки между ними мужчина побежал через улицу (передо мной, сидящим в припаркованной колымаге) к парку.
Кондон побежал туда за ним, и они сели на скамью возле хижины садовника.
Кондон утверждал, что поругал мужчину за то, что тот вел себя оскорбительно.
– Вы мой гость! – сказал он.
После того как Кондон воодушевленно прочитал ему лекцию по этике выкупа, наступило молчание, которое нарушил «гость».
– Это слишком опасно. Мне могут дать тридцать лет. Или казнят на электрическом стуле. А я всего лишь посредник.
Кондону его слова не понравились.
– Почему это вас казнят?
– Если ребенок умрет, то меня казнят.
– Умрет?! Что вы здесь делаете, если – ребенок умер?
– Ребенок не умер, – сухо проговорил мужчина, что вселило в Кондона надежду. – Меня не казнят, если он не умрет?
– Я учитель, а не адвокат, сэр. Ребенок хорошо себя чувствует?
– Лучше, чем до похищения. Мы даем ему все продукты, список которых опубликовала в газете миссис Линдберг, и даже больше того. Скажите ей, чтобы она не беспокоилась. И полковнику тоже скажите, чтобы он не беспокоился. Ребенок в полном порядке.
– Можете вы доказать, что я разговариваю с нужным мне человеком?
– У вас есть письмо с моей подписью. Такая же подпись была на записке, которую я оставил в детской кроватке.
Здесь я перебил Кондона и сказал:
– Но записка была не в кроватке, она была на подоконнике.
Кондон сделал небрежный жест рукой:
– Это небольшое несоответствие – ничто по сравнению с доказательством, которое мне удалось получить.
Сидя со своим «гостем» на скамейке, Кондон вытащил из кармана полотняный мешочек, открыл его и извлек английские булавки, которые он взял в детской Линдбергов:
– Что это такое?
– Булавки с кроватки ребенка.
Тут я с сомнением покачал головой, и Кондон сказал мне:
– Таким образом, я доказал, что это похитители, и больше нет и тени сомнения в том, что я действительно разговаривал с человеком, который вошел в детскую и поднял ребенка с кроватки!
– Профессор, – сказал я, – не надо быть гением, чтобы догадаться, что эти булавки могли быть приколоты к постели ребенка.
– Но он опознал их как булавки, которые были на кроватке ребенка Линдбергов.
– Да, конечно. Как будто он мог предположить
Кондон попросил мужчину назвать свое имя.
– Джон, – сказал тот.
– Меня тоже зовут Джоном. Откуда вы, Джон?
– С севера. С места, которое находится дальше, чем Бостон.
– Чем вы занимаетесь, Джон?
– Я моряк.
– Bist du Deutche? [8]
На этот вопрос Кондона мужчина ответил озадаченным взглядом; профессор переспросил его на английском:
8
Вы немец?
– Вы немец?
– Нет, – сказал Джон. – Я скандинав.
После этого Кондон принялся пространно объяснять «Джону», что его (то есть «Джона») мать, если она еще жива, без сомнения, осудит эту недостойную деятельность. Затем, в связи с тем, что было холодно. Кондон потратил еще немало времени на то, чтобы убедить своего «гостя», у которого был сильный кашель, надеть его (то есть Кондона) пальто.
Ребенок, сказал «Джон» профессору, находится на корабле («на горабле», произнес он). Корабль стоял на якоре в шести часах плавания, и его можно было узнать по двум кускам белой материи на мачтах. Сумму выкупа повысили потому, что Линдберг нарушил указания и обратился в полицию; кроме того, похитители решили отложить деньги на случай, если им понадобятся адвокаты. Банда похитителей насчитывала шесть человек, двое из которых – женщины. Босс «Джона», или «номер первый», был «умным человеком», который работал на правительство. «Номер первый» получит двадцать тысяч из требуемых семидесяти а «Джон» и еще двое мужчин и две няньки получат каждый по десять тысяч долларов.
– Мне кажется, вы выполняете наиболее опасную работу, – сочувственно проговорил Кондон.
– Я знаю.
– И вы получаете за это лишь десять тысяч долларов. Я не думаю, что для вас это справедливая доля.
– Я знаю.
– Послушайте, Джон, бросьте их. Поедемте со мной в мой дом. Я дам вам тысячу долларов из своих сбережений и постараюсь убедить полковника Линдберга дать вам еще денег. В этом случае вы будете на стороне закона.
Джон покачал головой и сказал:
– Нет, я не могу сделать этого. Босс меня кокнет. Они меня продырявят.
– Вас всех поймают, Джон! Подумайте о своей матери!
– Нас не поймают. Мы все тщательно продумали. Мы готовились к этому похищению целый год.
Затем Кондон предложил обменять себя в качестве заложника на ребенка, и когда «Джон» отверг его предложения, попросил хотя бы отвезти его к ребенку. Разумеется, «Джону» не следовало рассчитывать на то, что люди Линдберга заплатят выкуп предварительно, не взглянув на ребенка.
– Нет! – сказал «Джон». – «Номер первый» продырявит нас обоих, если я возьму вас туда. Но к десяти часам утра в понедельник я пришлю вам доказательство того, что ребенок действительно у нас.