Похищенный
Шрифт:
Линдси повторила:
— Мы делаем все, что можно и нужно.
Эмма собралась было возразить, но дыхание у нее опять участилось, совсем как уже было в больнице. Она прижала руки ко рту, пытаясь успокоиться. Полицейские снова переглянулись.
— У меня на самом деле есть сын, — всхлипнула она.
— Я знаю, — негромко ответила Линдси. — Знаю.
* * *
Она должна вырваться отсюда! Все эти люди, заполнившие ее квартиру и задававшие массу вопросов, они же не знали Риччи. Для них он всего лишь очередное дело, обычная работа. Она чувствовала себя золотой рыбкой, отчаянно метавшейся в аквариуме от одной стенки к другой, рыбкой, попавшей в стеклянную ловушку и безуспешно
Единственным местом, где Эмма могла найти уединение, оставалась ее спальня. Она взяла Гриббита из кроватки Риччи и улеглась на свою постель, крепко прижав мягкую игрушку к груди. Укрывшись с головой стеганым одеялом, она притихла, утомленная и растерянная, не в силах унять разыгравшееся воображение.
Что они делают с моим ребенком?
Эта мысль была хуже всего. Она не давала Эмме покоя, мотком колючей проволоки осев в животе. Линдси говорила, что уверена: с Риччи обращаются хорошо. Но ведь она обязана говорить такие вещи, не так ли? А правда заключалась в том, что никто из них не знал, кто похитил его и что они с ним сейчас делают. Она представила себе Риччи, одурманенного наркотиками. Вот он дышит громко и затрудненно, голова его безвольно откинулась назад, глаза закатились, он лежит в каком-нибудь фургоне или сарае и ждет… Чего? Или забился, дрожа, в темный уголок, подбирает с земли крошки съестного и плачет, потому что он испачкался, ему холодно и больно, и никто не удосужился сменить ему памперс. Эмма воочию представила себе, как по щекам Риччи катятся крупные, словно горошины, слезы, как он испуганно икает, не понимая, что он такого сделал, раз она бросила его. Пытаясь отогнать от себя эти ужасные видения, она сосредоточилась на том, чтобы послать ему мысленное объятие и поцелуй. Эмма снова попробовала представить сына. Кровать закачалась и уплыла, а в комнате вдруг возник Риччи. Он сидел в своей кроватке в темноте, озадаченный и растерянный, и щеки его были мокрыми от слез. Эмма ощутила прилив бешеной радости и нежности. Она крепко обняла своего маленького крепыша, а он радостно всхлипнул и прижался к ней. Она принялась гладить его по голове, испытывая слабость от признательности и благодарности, чувствуя, как он дрожит, вцепившись в нее ручонками, и как хочет, чтобы она отвела его домой. Ощущение это было настолько сильным, что она очнулась. И снова оказалась на кровати. Выяснилось, что она сжимала в объятиях не Риччи, а Гриббита, и в его широко раскрытых стеклянных глазах-пуговицах светилось страдание. Эмма тихонько заплакала, сопереживая его боли. Риччи рядом не было. Она лежала здесь, а он находился бог знает где, совсем один. Он плакал и звал ее. Что они с ним делают? Что намеревался сделать какой-то грязный извращенец, который стоял над Риччи, глядя на него сверху вниз?
От мучительной боли Эмма застонала. Она больше не могла этого выносить. Зачем? Зачем она повела своего ребенка пить кофе с Антонией? С совершенно незнакомой ей женщиной! Она оказалась такой наивной, и все из-за того, что ей отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь. Почему она ушла в уборную и оставила своего маленького ребенка — своего малыша! — с женщиной, которую никогда раньше не видела? Какая же она после этого мать? И как она могла позволить Риччи оказаться одному в вагоне? Почему она не присматривала за ним, как должна была? Снова и снова перед ее глазами возникал образ сына, стоящего в дверях. Она снова и снова мысленно прокручивала калейдоскоп событий: странный рывок лямочек, тягостное ощущение чего-то неправильного. Сумка находилась всего в нескольких дюймах от ее руки, и она потратила лишнюю долю секунды, нагибаясь за ней, прежде чем обернуться.
Но она не могла повернуть время вспять. Оно пришло и ушло, и в самый важный момент она предпочла своему сыну пакет с жилеткой и штанишками.
* * *
Если Эмма и спала,
Эмма так и не сняла джинсы и джемпер, в которых провела весь вчерашний день. Она вышла из спальни, стараясь не смотреть на маленькую детскую кроватку под окном. Приготовив себе чай, но так и не попробовав его, она села за круглый стол в гостиной. Занавески, закрывавшие балкон, были раздвинуты. Через стеклянные двери ей была видна черная громада многоквартирного здания напротив. Тусклый серый рассвет, сочившийся с неба, сглаживал его края. Отопление в доме пока не включили, и холод лишь подчеркивал и усугублял одиночество и пустоту квартиры.
Целая ночь. Его не было уже целую ночь. Эмме казалось, что уж она-то знает, что такое страдание, но теперь она поняла, что на самом деле ей ничего не было известно. До сих пор она не изведала ничего, ровным счетом ничего, что могло бы сравниться с ее нынешним состоянием. Гриббит сидел у нее на коленях, его длинные пушистые лапки щекотали ее икры как раз в тот месте, куда доставали бы ножки малыша. Эмма гладила игрушку, чувствуя, как пальцы натыкаются на вмятины у лягушонка на животе, там, где вытерлась шерстка.
Она потеряла счет времени и не могла бы сказать, сколько просидела вот так, без движения. И только хриплый сигнал интеркома, разорвавший мертвую тишину квартиры, заставил ее встрепенуться. Эмма испуганно вздрогнула. Линдси говорила, что зайдет к ней сегодня, но не в такую же рань? К чему ей приходить в столь неурочный час, если не для того, чтобы сообщить Эмме, что у них появились какие-то новости? О господи! Она вскочила на ноги, стряхнула Гриббита с коленей и поспешила к интеркому.
Но это оказалась всего лишь доктор Стэнфорд, ее домашний врач. Что она здесь делает? Как правило, она не ходила по домам своих пациентов. Эмма нажала кнопку, открывающую главную дверь внизу. Спустя несколько минут в квартиру на лифте поднялась доктор Стэнфорд. Она была не одна, ее сопровождала кудрявая молодая женщина в зеленом пальто.
— Эмма, как вы себя чувствуете?
Доктор Стэнфорд величественно вплыла в крошечный коридор. Она была высокой и поджарой, как гончая, с пепельно-седыми волосами, стянутыми на затылке в узел. По обыкновению на ней был безупречный серый костюм и шелковая блузка с кружевным воротничком.
— Это просто ужасно! — заявила она. — Вы, должно быть, не находите себе места. Вы ведь знакомы с Алисон Реджис, не правда ли? — Она жестом показала на женщину в зеленом. — Это наша новая патронажная сестра.
— Нет, — неуверенно пробормотала Эмма. После рождения Риччи она перевидала нескольких патронажных сестер, но ей казалось, что каждый раз к ним приходила новая.
— Я была в декретном отпуске, — пояснила Алисон Реджис. — И сегодня мой первый рабочий день после возвращения.
— Я тоже отсутствовала, — сообщила доктор Стэнфорд. — Всю прошлую неделю. Была на конференции в Сан-Диего.
— Сан-Диего? — расцвела в улыбке Алисон. — Чудесный город! Я провела там медовый месяц.
Возникла неловкая пауза. Доктор Стэнфорд откашлялась. Обращаясь к Эмме, она сказала:
— Ко мне приходили люди из полиции. Они просили показать им медицинскую карточку Риччи. Надеюсь, вы ничего не имеете против? Я видела бланк, который вы подписали, давая разрешение.
— Все в порядке.
— Они попросили меня навестить вас, — продолжала доктор Стэнфорд. — Но я бы и сама зашла. После вашего последнего посещения, если помните, я оставила срочное сообщение для Алисон с просьбой заглянуть к вам как можно скорее. К сожалению, в то время я не знала, что она все еще в декретном отпуске.