Похититель разума
Шрифт:
Внутри штаба вместо полицейских стояла личная охрана Сагана. Сюда не пускали никого. Маркуса остановили, заставили сказать пароль, хотя Мейгри понимала, что они должны знать друг друга лучше, чем родных братьев, поскольку годами находились рядом. Саган принял чрезвычайные меры безопасности. Не из-за нее же! Что случилось?
Мейгри кожей чувствовала опасность.
Центурионы стояли и в приемной Гаупта; даже его адъютанта сменили угрюмые, неразговорчивые охранники. У каждой двери был другой пароль; Маркус помнил все и ни разу не запнулся.
Перед кабинетом Гаупта стоял капитан Почетной гвардии. Обратившись к Мейгри, он вежливо извинился за неудобство и попросил подождать минуту, пока он не объявит о ее прибытии. Он открыл дверь и вошел.
– Леди Мейгри Морианна.
– Пригласите ее светлость, – послышался холодный, повелительный голос Сагана.
Мейгри уже несколько часов слышала этот голос. Почему же так взволновалась кровь в жилах, когда она услышала его наяву?
Капитан вернулся, придержал для нее дверь, поклонился, когда она прошла мимо него. Мейгри, осознававшая, как она выглядит со стороны – неестественный румянец на бледных щеках, засохшая кровь на шее и панцире, нечесаные, неприбранные волосы, – не взглянув на капитана, вошла в кабинет бригадного генерала Гаупта.
Бригадир, великолепный в своем парадном мундире, вскочил на ноги, словно его дернули за веревочку. Мейгри едва удостоила его взгляда. Саган тоже поднялся, чтобы ее приветствовать. При своем росте он выглядел изящно; его фигуру облегали складки красного плаща с золотой каймой.
На нем был парадный панцирь римского типа, похожий на панцири его людей. Держа шлем на сгибе левой руки, он сделал несколько шагов вперед, протянул правую руку и поднес к губам правую руку Мейгри.
Ладонь к ладони. Пять шрамов, сделанных гемомечом на ее руке, прижались к пяти шрамам, сделанным мечом крови на его руке. Тайный сигнал, придуманный ими давным-давно, предупреждавший о прямой, отчаянной, неминуемой опасности.
Мейгри, испытавшая изумление, недоумение, подозрение, вздрогнула от прикосновения его губ, руки, показавшейся ей очень горячей.
– Миледи, прошу прощения за то, что без вашего позволения открыл ваше истинное имя, но я почувствовал, что нам больше нет нужды прибегать к псевдониму «майор Пенфесилея».
– Как изволите, милорд, – ответила она вслух, после чего так же быстро, как их взгляды, между ними замелькали мысли. «В чем дело? Что происходит? Какая-то уловка? Если так, не выйдет!»
Она напряженно искала в нем проблеск торжества, насмешливую улыбку.
Вместо этого она увидела страх.
«Никаких уловок, миледи».
Выпустив ее руку, он церемонно поклонился, повернулся вполоборота и вернулся к столу Гаупта. Взяв со стола какой-то предмет, он показал его Мейгри.
– Примечательная вещь, не правда ли, миледи? Когда вы это получили, Гаупт? По-моему, совсем новое.
У бригадира вид был очень испуганным.
– Д-да, гражданин генерал, – запинаясь, заговорил он. – Это подарено мне...
– Я не знал, что вы выходите в отставку, бригадир, – любезно заметил Саган.
– Я... я т-тоже, – пролепетал Гаупт. Всю его лысую голову покрывали капельки пота. Он начал опускаться в кресло, остановил себя и, покраснев, снова вскочил на ноги.
– Вы знаете, что это такое? – осведомился Саган, держа предмет в руке.
– Пресс-папье? – догадался злосчастный бригадир.
– Из гелиотропа. – Саган держал предмет прямо под светом люминесцентных ламп. – Гелиотроп, вырезанный в форме шара, установленный на обсидиановое основание. Гелиотроп, миледи.
Мейгри не могла вымолвить ни слова. Горло у нее болезненно сжалось, оно болело и горело, язык распух, во pтy пересохло. Саган бросил на нее пристальный предостерегающий взгляд, и она поняла, что он хочет что-то сказать. Если его намеки правдивы, то тогда за ними наблюдают и прослушивают каждое их слово. Но ей потребовалось сделать усилие, чтобы выговорить слова непослушными губами.
– Как... как интересно, милорд, – произнесла она еле слышно. «Не может быть, что он жив! Он умер после революции. Ты убил его! Его смерть на твоем счету!»
«Твоя смерть тоже числилась на мне».
Саган повернулся к ней лицом, держа в руке между ними гелиотроп, и безмолвно потребовал: «Посмотри на меня и скажи, что это уловка».
Мейгри не нужно было на него смотреть. Она уже посмотрела. Слишком многое объясняется. Память отодвигает черный занавес, из могилы поднимается рука, пытаясь затащить ее назад, в то ужасное время.
– Миледи плохо.
Сильная рука обхватила ее, поддержала. Пол необъяснимым образом стал уходить из-под ног.
– Капитан, стакан воды! – крикнул Саган, усаживая ее в кресло.
– Бренди, – поправила его Мейгри. – Чистого. Без льда.
Командующий пристально посмотрел на нее, скупо улыбнулся.
– Тогда бренди, – бросил он.
Вошел капитан с небольшим, как отметила Мейгри, стаканом зеленой жидкости, поставил на стол справа от нее и вышел, закрыв за собой дверь.
Саган нагнулся, подобрал пресс-папье, которое обронил, чтобы поддержать Мейгри, неторопливо поставил его на бригадирский стол. Гаупт, понимавший, что что-то происходит, но не знавший, что именно, имел вид человека, страстно желавшего плюхнуться в кресло, но вынужденного стоять, пока не сел начальник. Но Саган облегчил его участь.
– Прошу садиться, бригадир.
Гаупт с благодарностью опустился на свое место, безвольно положил руки на стол и стал смотреть на пресс-папье.
Мейгри медленно, маленькими глотками выпила бренди; благодатное тепло огненной жидкости вернуло ее к жизни. Никто из присутствующих не произносил ни слова, даже те, кто мог общаться мысленно. Мейгри знала, что их слушатель может слышать слова, но никак не могла вспомнить – это было семнадцать лет тому назад, – способен ли он подслушивать их мысли.