Похититель снов
Шрифт:
Кир ждал, давая возможность каждому обдумать его слова и принять решение, а затем, видя, что все единодушны, сказал:
— Вкусите сладость вашей любви друг к другу. Во множестве да будет Один.
Кир поднес полоску к губам, и остальные последовали его примеру, в их глазах играли блики от костра.
Спенс почувствовал, как эссил тает на языке; внезапно его рот наполнился самым сладостным веществом, какое он только мог вообразить, — сладостью, не поддающейся простому описанию. Этот вкус не был приторным, он не вызывал тошноты излишней сладостью,
Он сглотнул и почувствовал, как растекающееся тепло проходит по его желудку, отзываясь покалыванием в конечностях. Его окатила волной близость, теплота, которую он никогда раньше не испытывал. Он посмотрел на Аджани, и стройный индиец, казалось, засиял, его лицо светилось каким-то неуловимым светом.
Он взглянул на Гиту и увидел, что на его круглом лице сияет широкая улыбка настоящего счастья. Две большие слезы медленно скатились по щекам Спенса, когда он переводил взгляд с одного на другого из сидящих возле костра.
Сердце набухло внутри, того и гляди — разорвется. Он в одну минуту стал выше самого себя, обрел благородство и верность, о которых даже не слыхивал раньше. И не видя, он знал, что и его лицо сияет добротой и состраданием.
В этом была не только его заслуга. Он ощущал, что дивные изменения — не только его заслуга, в них приняли участие и другие. Их сердца и души действительно смешались, как редкие и драгоценные масла, одно увеличивало ценность другого, но ничего не теряло в собственной ценности.
Спенс свободно читал в душах друзей, он знал каждого, как самого себя, видел все их слабости и недостатки, но любил их, прощал их, как прощал самого себя.
И еще одно… Он не мог подобрать слов для описания этого чувства, поскольку оно было совершенно чуждо привычным ему представлениям. Он понял, что говорит марсианин. Он любил Кира, знал, что его частица теперь в нем и с ним, несмотря на абсолютную чужеродность, уникальность существа, из которого свободно истекало сострадание.
Спенс упивался этими впечатлениями, смаковал их, дорожил ими, лелеял их. Он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно, и чтобы на его языке не проходило ощущение невероятной, невыразимой сладости бытия.
Кир взял второй шар, и он открылся перед ним. Марсианин снял верхнюю часть и вручил Аджани, нижняя досталась Гите. Спенс увидел внутри несколько предметов, похожих на чаши, поставленные одна в другую. Одну и них Кир взял себе. Затем из нижней половины шара он наполнил чаши искристой в свете костра жидкостью.
Кир поднял свою чашу и снова заговорил.
— Все реки впадают в море, все дороги ведут к цели. В каждом первом шаге заключен и шаг последний. Только Дал Эльна несет в себе лишь Начало. Ибо Он един во множестве.
Кир поднес чашу к губам и выпил. Спенс и другие последовали его примеру.
Странный напиток не был похож ни на что, известное Спенсу. Он не был сладким, по крайней мере, не таким сладким, как первое вещество, не был он и горьким. На губах отзывался легким покалыванием, словно слабый электрический ток.
Спенс покатал шипучий напиток во рту и почувствовал, как будто отведал прохладного огня — вещество казалось почти живым. Он проглотил его и ощутил игривое
Обновленными глазами посмотрел он на мир, и что же увидел? Несмотря на ночную темень, он прекрасно различал высокие стройные ряды бамбука вокруг, видел танцующие на тонких стволах огоньки, узкие листья с зубчатой кромкой. Каждый из них выглядел изысканным произведением искусства. Своим новым зрением он различил на одном из листьев насекомое. Оно двигалось, изящно взмахивая прозрачными крыльями. Он видел даже мерцание света в фасеточных глазах и радужное свечение хитинового панциря. Усики-антенны причудливо закручивались над головой.
Спенс поднял глаза. Сначала ему показалось, что в небе темно, но уже в следующую секунду оно полыхнуло светом бесчисленных звезд, каждая из них испускала свои, только ей свойственные лучи, тонкие, как иглы.
Куда бы он ни направил взгляд, ему открывалось какое-то новое чудо, обыденные вещи представлялись по-новому, открывая новые грани, поворачиваясь новыми сторонами. Обычное превращалось в экстраординарное, нормальное — в чудесное.
Его друзья сидели в тех же позах, что и раньше, но он видел, что и они изменились. Он видел теперь их внутреннюю сущность. И каждый стал крупнее, справедливее, сильнее во всех отношениях. Над головами Спенс видел мерцающие золотистыми и фиолетовыми цветами ауры, словно над каждым обозначился огненный тюрбан. Лица выражали непостижимую нежность, глаза лучились мудростью и от того казались чище и прекраснее, чем у любого, рожденного на Земле.
Спенс посмотрел на Кира и увидел не высокого марсианина, а существо, похожее на человека, но наделенное некими тонкими чертами, которые он не мог назвать.
И если раньше Спенсу казалось, что от него исходит мягкое сияние, то теперь он видел мимолетные проблески цветных лучей, искры, вплетающиеся в свет других людей.
Спенса переполняла любовь к друзьям. Он прекрасно осознавал их ответные чувства, и это было как неиссякаемый родник.
Но было и другое, слабо уловимое, но все же отчетливое присутствие. Он потянулся к нему своим разумом, почти коснулся и отпрянул, словно от сверкающей молнии.
И он понял, что коснулся Источника.
Следствием стало головокружение и состояние, близкое к опьянению. Краткий контакт едва не лишил его чувств. А потом разум его стал постепенно наполняться странными, чудесными мыслями, ужасающими своей ясностью и силой.
Он видел внутренним зрением галактики в ледяных глубинах космоса, слышал рев тишины, заглушенный музыкой движения шаровых скоплений, и поверх всего — песнь звезд — ею наполнилось все небо!
Он видел миры и миры под солнцами, у которых не было названий. В каждом мире Голос пробуждал жизнь. Удивительные растения, невероятные животные, человекоподобные существа, совсем разные, но все отмеченные божественной внутренней искрой, неизменной печатью Создателя.