Похититель тел
Шрифт:
— А что, у кого-нибудь будет свадьба? — спросил Лафайет. — Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но… — Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. — Уф, Гизель! — начал было он. — Я должен тебе кое-что сказать…
— Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую?
— Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? — Он замолчал, так как она прильнула к нему.
— Есть старый обычай племени, — проворковала Гизель, покусывая его ушко, — стащить небольшой
— Покупкой? — Лафайет задержался. — Ты имеешь в виду кражу, да?
Гизель хихикнула:
— Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! — Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила.
— Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? — бойко вскинув голову, спросила Гизель.
— Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, — угрюмо заявил разбойник.
— А тебе-то что, Борако?
— Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель!
— Сделай так, чтоб тебя искали, — вступил в разговор Лафайет. — Разве ты не видишь, что беспокоишь леди?
— Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? — грозно наступал Борако.
— Нет! — крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее.
— Эй, ты! — воскликнул Лафайет. — Не смей!
— Посмотрим, как ты меня остановишь! — Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле.
Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве.
— Зорито! Мой герой! — взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. — Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой!
— Ты сделала то же самое для меня, — пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки.
— Это все от быстроты реакции, — произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него.
— Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! — Гизель обняла его еще крепче. — По правде, я уж стала немного удивляться…
— Послушай, — сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. — Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро?
— Ну и шут же ты, Зорито! — Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. — Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет?
— Потому, что я — не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О'Лири! Я — мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской
Гизель с сомнением смотрела на него:
— Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито… если только, может, у тебя есть брат-близнец?
— Нет, я не близнец, — твердо ответил Лафайет. — По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, — он остановился.
— Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме.
— Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, — сказала Гизель. — О! Я знаю! Сними одежду!
— А… ты думаешь, у нас есть время? — уклонился Лафайет. — Я имею в виду…
— У тебя родимое пятнышко на пояснице, — объяснила Гизель. — Дай посмотрю, скорей!
— Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! — протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу.
— Видишь? Именно так, как я помню! — Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. — Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито!
— Это невозможно, — сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. — У меня в жизни не было родимого пятна. Я… — Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем.
— Это, — сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу,
— это не мой палец!
— Я в полном порядке, — успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. — Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная.
— Зорито, — сказала Гизель, — почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой?
— Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли…
— Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно — ты!
— Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, — сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки.
— Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице…
— Важнее твоей брачной ночи?
— Моей брачной ночи? — повторил ошеломленный Лафайет.
— Твоей и моей, — мрачно сказала Гизель.