Похититель трупов
Шрифт:
Он немного шевельнулся, чтобы выпутаться из меня, и его облик стал унылым.
– Нет, – произнес он в ответ на настойчивой вопрос моих глаз, – я не член клуба, я – призрак.
– Хорошо, но это не дает вам права расхаживать по клубу. Разве тут есть кто-нибудь, кого вы желаете видеть, или что-нибудь в этом роде? – И я зажег свечу, делая это насколько возможно тверже, чтобы он по ошибке не принял некоторую мою неуверенность (причиной ее было виски) за признаки страха. Я повернулся к нему со свечой. – Что вы здесь делаете? – повторил я.
Он опустил руки, перестал повторять свое «бу-у» и стоял смущенный и неуклюжий – дух хилого, глуповатого,
– Я преследую, – произнес он.
– Вам совершенно незачем это делать, – заметил я спокойным тоном.
– Я – призрак, – возразил он как бы в оправдание.
– Весьма возможно, но здесь вам совершенно незачем заниматься своими преследованиями. Это почтенный частный клуб, здесь часто останавливаются с няньками и детьми, и при подобного рода бесцельных прогулках, какими вы занимаетесь, какая-нибудь бедная крошка легко может наткнуться на вас и испугаться. Мне кажется, вы об этом не подумали.
– Нет, сэр, – ответил он, – не думал.
– А следовало бы. У вас ведь нет никаких прав на этот дом, не правда ли? Разве вы были здесь убиты или что-нибудь в этом роде?
– Нет, сударь, но я полагал, что это старое и обшитое дубом…
– Это не оправдание, – я строго посмотрел на него. – Ваше появление здесь – ошибка, – продолжал я тоном дружеского превосходства. Я сделал вид, будто разыскиваю спички, а потом откровенно поглядел на него. – Будь я на вашем месте, я не ждал бы, пока закричит петух, – сейчас же исчез бы.
Он, казалось, смутился.
– Дело в том, сэр… – начал он.
– Я бы исчез, – перебил я, направляя его домой.
– Дело в том, сэр, что, так или иначе, я не могу.
– Не можете?
– Нет, сэр, я что-то позабыл. Я блуждал здесь со вчерашней полуночи, все прятался в шкафах по пустым спальням и в разных других местах. Я волнуюсь, Я еще никогда до сих пор не преследовал никого, и это, кажется, губит меня.
– Губит?
– Да, сэр. Я пробовал делать это несколько раз, и все не выходит. Я позабыл что-то такое, какой-то пустяк, и вот не могу вернуться.
Ну, уж это, знаете, было слишком для меня. Он посмотрел на меня таким жалким взглядом, что уж потом всю свою жизнь я не смогу вернуться к обычному своему обращению с людьми – довольно-таки высокомерному.
– Странно, – проговорил я, и в то время, как я говорил, мне определенно послышалось, как будто кто-то ходит внизу. – Пойдемте в мою комнату, и вы расскажете мне об этом подробно, – продолжал я, – я, конечно, не могу понять этого.
И тут я попробовал взять его за руку. Хотя, конечно, с таким же успехом вы могли бы попытаться схватить клуб дыма! Кажется, я тогда забыл свой номер; во всяком случае, помню, что я заходил в несколько спален, – к счастью, я был единственной живой душой в этом флигеле, – пока я не нашел своего логовища.
– Вот мы и дома, – сказал я и сел в кресло, – садитесь и расскажите мне все. Мне кажется, старина, что вы поставили себя в довольно неловкое положение.
Ну, и он сказал, что не сядет, что он предпочитает порхать туда и сюда по комнате, если это все равно для меня. Он так и сделал, и скоро мы погрузились в длинный и серьезный разговор. Тут, знаете, часть этого виски с содовой уже испарилась, и я начал понемногу понимать, в какую странную и очаровательную историю я попал. Он стоял предо мной – полупрозрачный, настоящий, по всем правилам, фантом. Он был беззвучен, за исключением его призрачного голоса, он мелькал взад и вперед в этой милой, чистенькой, с ситцевыми
– Как? – сказал Уиш, внезапно выпрямляясь в кресле.
– Что? – спросил Клейтон.
– Будучи прозрачным, он не мог говорить ничего иного, кроме правды… Я этого не понимаю, – сказал Уиш.
– И я этого не понимаю, – повторил Клейтон с неподражаемой уверенностью. – Но, уверяю вас, это тем не менее так. Я не могу допустить, чтобы он уклонился от святой правды вот хоть настолько. Он рассказал мне, как он был убит: спустился в подвал со свечкой, чтобы осмотреть газовые трубы – откуда-то шел газ, – и он сказал, что был старшим мастером в одной лондонской частной школе, когда случилось это освобождение от плоти.
– Бедняга! – произнес я.
– Так и я подумал, и чем больше он говорил, тем больше я его жалел. Он был бесцелен в жизни и бесцелен вне ее. Он говорил об отце, о матери, о школьном учителе и обо всех, кто был хотя бы чем-нибудь для него в мире, отзывался дурно. Он был слишком обидчивым, слишком нервным, он говорил, что никто из них не оценил его как следует и никто не понимал его. По-моему, у него никогда в мире не было настоящего друга, у него никогда не было и успеха. Его избегали в играх и проваливали на экзаменах.
– Это бывает с некоторыми людьми, – продолжал он. – Всякий раз как я входил в экзаменационную комнату, мне казалось, что все идет кругом. Между прочим, он был помолвлен, и, конечно, я думаю, с такой же, как он, чрезмерно обидчивой особой; только неосторожное обращение с газом кончило это дело.
– «А где вы теперь? – спросил я. – Не в…»
Но этого он себе вполне еще не уяснил. Судя по впечатлению, которое он произвел на меня, это было что-то вроде смутно-переходного состояния, специально предназначенного для душ, для которых по-настоящему ничто не существует – ни одно из таких вполне определенных явлений, как грех или добродетель. Я не понял. Он был слишком самоуверен и ненаблюдателен, чтобы дать мне ясное представление о характере места или страны по Ту Сторону Вещей. Но кто бы он ни был, попал он, кажется, все-таки в среду родственных ему призраков – в среду молодых лондонских ротозеев с христианскими именами, и между ними, конечно, было много разговоров о том, что надо бы «пойти явиться кому-нибудь», и о других подобных вещах. Да, «явиться»! Это казалось им невероятным приключением, и большая часть их все время трусила и уклонялась от этого. Так вот он, понимаете, и «явился».
– Но все-таки!.. – бросил Уиш в сторону огня.
– По крайней мере, такое впечатление он произвел на меня, – скромно ответил Клейтон. – Возможно, конечно, я был в состоянии, не очень благоприятствующем критической работе мысли, однако именно такое в основном сложилось впечатление после его рассказа. Он продолжал порхать взад и вперед и своим тоненьким голоском болтать, болтать о своем несчастном «я» – но ни одного ясного слова, точного с самого начала и до конца. Если бы он был реален, тогда он не был бы так тощ, простоват и туп. Только тогда, знаете, он не был бы и здесь, в моей комнате, если бы он был живой. Я бы его выпроводил.