Похитители разума
Шрифт:
Мечислав Сливинский сжал губы, чтобы не разразиться потоком ругани. Царственной походкой, в светлом осеннем костюме, появилась девушка с индийским лицом. Она на мгновенье остановилась, взглянув на работающих.
«О Боже! Как она не похожа на нашу жизнь и будто слетела на крыльях волшебной музыки…»
А стадо обезьян, высунув языки, передразнивало стадо людей и швыряло в них объедками.
8. Искра под пеплом
Час испытаний наступил и для Мечислава Сливинского. Бредель остановился перед летчиком
Бредель по несколько человек приводил в приемную комнату.
Попав в нее, Мечислав Сливинский внимательно наблюдал за ходом процедуры прививок. Обладая исключительно здоровым и выносливым организмом, он никогда не болел, не считая перенесенного уже в плену тифа. Он не терпел врачей и недолюбливал все, что было связано с медициной. Даже суровая лагерная жизнь лишь слегка тронула красивое тело молодого человека. Он исхудал, но от тяжелой работы мускулы были достаточно крепки.
Мечислав неожиданно увидел девушку, так поразившую его в обезьяньем городе.
Магда Рито скользнула взглядом по его руке, потом взглянула на лицо и глаза польского летчика. Через секунду она еще раз пытливо и в упор посмотрела на его красивые глаза, ровный, тонкий нос и презрительно стиснутые губы.
«Он так не похож на этих грязных и исхудалых унтерменшей», — подумала Магда, смачивая дезинфицирующей ваткой место на руке для укола. Она уже протянула руку за шприцем, когда человек мягким, приятным голосом обратился к ней.
— Уважаемая фройляйн! Скажите, пожалуйста, что это за прививки?
— Разве вам не говорили, что это… это противотифозная прививка, — не глядя прямо в глаза, ответила, несколько смутившись, Магда.
— Мне уже трижды прививали тиф в других лагерях, кроме того, я уже переболел однажды тифом. Теперь я категорически отказываюсь от прививки.
— Вас не спрашивают о согласии. Это общее правило.
— Даже не будучи спрошенным — я категорически отказываюсь.
— Тогда вам привьют насильно!
— Я сначала перебью всю вашу кухню, затем постараюсь увеличить количество вдов и сирот в этом мире, насколько смогу, а затем покончу с собой.
— Вы очень храбры, — произнесла Магда полунасмешливо, однако и с оттенком серьезного утвержденья…
— Мне уже приходилось слышать об этом и думаю, что это не ошибка.
— Вы, я вижу, интеллигентный человек; чем объяснить, что вы попали в этот сброд? Случайность?
— Я побежденный…
— Ага… Поляк?
— Да, я поляк, но почему вы так решили?
— Мне уже случалось видеть поляков и вы — довольно ярко выраженный тип.
— Если вы позволите мне высказать мое мнение — то вы тоже довольно ярко выраженный, не немецкий тип…
— Очевидно, вы имеете в виду несколько восточный разрез моих глаз?
— Да, отчасти, но больше — ваше поведение.
— То есть?
— Никакая уважающая себя чистокровная арийка и убежденная национал-социалистка
Магда слегка улыбнулась и снова взялась за шприц, как бы вспомнив о своих обязанностях.
— Итак, вашу руку…
Сливинский пожал плечами:
— Если нет более интересной темы, то не будем терять времени на эту. Зовите подручных… Да постарайтесь выбрать помускулистее. Со мною будет немало хлопот…
Магда, держа в руке приготовленный шприц с просвечивающей сквозь стеклянный корпус мутноватой жидкостью, не без интереса слушала реплики этого необычного унтерменша, произносимые с красивой модуляцией голоса. Он не сказал ничего особенного, он употреблял простые и даже грубые слова — но они звучат без оттенка так трудно переносимого Магдой хамства, такого обычного в устах ее первой и пока последней любви. «Вот здесь чувствуется порода и воспитание» — мелькнуло в уме. Да, в сущности жалко, что этот спокойный, выдержанный, хорошо воспитанный, светский и, видимо, неглупый человек, кроме всего, сложенный, как Антиной, несмотря на худобу, и красивый, как Нарцисс, находится здесь, в таком незавидном положении. Очень, очень жаль… Все эти Квазимодо, в том числе и ее отец, помешались на каких-то унтерменшах и одно присутствие такого человека начинает быть приятно Магде.
Не желая ничего подобного, она сделала сравнение. И образ гайдельбергского студента, еще к тому же высказывавшего какой-то весьма подозрительный интерес к отцу и его работам — медленно, но неуклонно стал блекнуть…
Подгоняемый Бределем, вошел следующий человек в полосатом. Магда положила шприц. Сливинский по-военному отдал честь.
Улыбнувшись за спиной Бределя и тряхнув волосами, Магда кивнула ему головой…
Закончив работу, Магда убрала стол, но перед ее глазами, как бы из темноты, мерцали оживленные и властные серые глаза.
Шли дни и Магда с некоторым нетерпением ожидала повторения прививки. Она быстро отпускала бессловесных, серых людей, привычным движением впрыскивая препарат и говорила Бределю, стоявшему за дверью: — следующий. — Сливинский оказался последним.
Когда он вошел и, слегка улыбнувшись, поздоровался, Магда опустила глаза и слегка покраснела… Она вдруг почувствовала себя школьницей: смущенной, робкой и не могущей связать нескольких слов. Чудесное, ей до сегодняшнего дня незнакомое, но почему-то приятно волнующее чувство.
Сливинский подошел ближе и улыбнулся.
— Присядьте, пожалуйста… — совсем не к месту проявила предупредительность Магда и следом подумала: «какая дура».
— Спасибо, — последовал тихий ответ, — к сожалению, к очень большому сожалению, мой визит не обязывает вас к такой любезности… Позвольте мне не воспользоваться ею.
Магда еще гуще покраснела, но, тряхнув кудрями, сказала почти вызывающе.
— Почему же «к сожалению»?
— Потому что вы могли бы быть очаровательной хозяйкой. Я дорого бы дал, чтобы увидеть вас в этой роли, которая несомненно вам больше к лицу, чем роль помощника в совершаемых преступлениях.