Похитители завтрашнего дня (авторский сборник)
Шрифт:
— Так вот, — продолжал Тамура менторским тоном, изображая невозмутимое спокойствие, — мы всем дадим понять, до какой степени ненадежен японо-американский военный союз. Если в наших отношениях с союзником появится трещина, хотя бы по вопросам обороны, тоже будет неплохо. Я думаю, мы пойдем на это. Попытаемся таким образом пробудить в японцах чувство «разумного эгоизма». И наша страна, как и подобает независимой стране, вернет свою самостоятельность.
— Это, конечно, хорошо бы… — пробормотал я. — Только как бы мы не получили щелчка от Америки — бойкот
— Нет, сейчас не та обстановка, — Дайдзо Тамура нахмурился.
— А ЦРУ? Думаете, американская разведка проглотит эту пилюлю? Наоборот, разовьет закулисную деятельность. Чего доброго, еще война начнется.
— Ну и что? В крайнем случае померяемся силами с Америкой. Не делайте такого испуганного лица. На этот раз мы не проиграем. А главное, дело обойдется без кровопролития, с обеих сторон никаких человеческих жертв, — Тамура улыбнулся. — У нас ведь теперь есть мощное оружие, и имя ему — Гоэмон-сэнсэй.
— Допустим… Но на кой черт вам понадобилось заваривать всю эту кашу?
— Зачем? Надо освободить Восточную и Юго-Восточную Азию от американских вооруженных сил. Пика они не уйдут, на Дальнем Востоке будет вечно существовать угроза войны. Американские войска претендуют на ту же роль, какую некогда играла Квантунская армия или японский экспедиционный корпус в Северном Китае. Так что, пока не поздно, необходимо дать американцам хорошую взбучку. Разумеется, мы сохраним Силы самообороны, но пакт о ненападении со всеми странами обеспечит нашу безопасность.
Да, не зря его называют «правым, устремленным влево»… В этот момент я почти восхищался Тамурой. Намерение разорвать японо-американский союз кажется вполне левым. Но что кроется за этим намерением? Голову даю на отсечение, что Дайдзо Тамура на самом деле вынашивает дурно пахнущие идеи паназиатизма.
— А вы сумеете осуществить этот грандиозный замысел в одиночку?
— Почему — в одиночку? У меня много соратников, меня поддерживает мощная организация. А в крайнем случае, — Тамура повернулся к Гоэмону, — Гоэмон-сэнсэй, в крайнем случае я попрошу вас совершить «это».
— А-а, что? — Гоэмон выкатил глазища. — «Это»? А я уже сделал «это».
— Что?! — Тамура так и подскочил на сиденье. — Как же так, почему? Почему вы сделали «это»?
Козни Тамуры
Смятение и растерянность Дайдзо Тамуры — загадочной личности — были поистине жалкими. Слова Гоэмона «А я уже сделал это» как громом поразили его.
Он побагровел, потом посинел. Глаза выпучились, вот-вот выскочат из орбит, рот открылся, челюсть отвисла. Я испугался, что его хватит удар.
— За… за… зачем же… — пролепетал он наконец. Но через секунду его лицо из синего снова стало красным. Тамуру душила ярость. — Мистер Гоэмон, кто же просил вас так торопиться, а? Разве мы не договаривались, что
— Ой-ой-ой! Поглядите на сию особь! Человече, какая у тебя становиться, делаться, превращаться страшенная морда! — ноздри Гоэмона раздулись, как всегда, когда он чему-нибудь удивлялся. Глаза запрыгали вверх и вниз. — Зачем, зачем… Чего пристал? Разве сам, господин хороший, барин ты мой милый, несчастный раб, не говорил, не рек, не трепал языком: сделай «это», и я сведу тебя с его японским величеством приятелем императором?! Изволил изрекать сие?
— Изволил, не изволил, то да се… — обалдевший Тамура вдруг залопотал совсем как Гоэмон, но тут же спохватился. — Я же вам ясно сказал — приложу все силы, чтобы вы смогли лицезреть нашего владыку в конце апреля!
— Ой, папуленька, хозяин, до конца апреля-то вон еще сколько дней, ночей, минут, секунд! А ты меня никуда не пускаешь, улицами, переулками любоваться не даешь. Надоело мне быть домашним артистом…
— Быть под домашним арестом, — машинально поправил я Гоэмона.
— Ладно, домашние аресты, оркестры, скрипки, флейты, барабаны, тараканы…
— Гоэмон! При чем тут тараканы?
— Отстань, к каждому слову придираешься! Есть, нет, сказал, не сказал, указал, доказал, кукиш-мукиш показал, накося, выкуси!
Гоэмон рассердился, что бывало с ним крайне редко.
— Помолчите, Тода! — Тамура бросил на меня злобный взгляд, не предвещавший ничего хорошего.
— Все равно надоела мне тараканья жизнь! Вот исполню, выполню, проверну работенку и своей собственной высокой персоной отправлюсь повидаться с господином величеством… Мигом-сигом, раз-два, одна нога здесь — другая там, и айда домой, прощаться хочу!..
— Гоэмон-сэнсэй!
Тамура вдруг скинул дзори и поджал под себя ноги.
Пока я размышлял, что он будет делать дальше, Тамура положил ладони на сиденье кадиллака и пал ниц перед Гоэмоном.
Подумаешь, удивил! Я бы тоже смог, на мягком-то сиденье!
— Гоэмон-сэнсэй! — сказал Тамура театрально надтреснутым голосом и ткнулся своей большой головой чуть ли не в нос Гоэмона. — Ваш гнев вполне оправдай. Понимаю вас и сочувствую! Нелегко жить в тисках неволи. Но умоляю вас, потерпите еще немного. Видите, я, Дайдзо Тамура, прошу вас об этом, смиренно склонив голову. Клянусь вам, я выполню свое обещание! А пока — осталось ведь совсем мало! Не покидайте меня, действуйте так, как я буду вас просить. Нижайше молю вас, укрепите мое мужество!
Пока Тамура, забравшись с ногами на сиденье, бил поклоны, наш кадиллак выехал за пределы города, на шоссе Аоумэ. Сумасшедшая Кисако вела машину как попало, лихачила, превышала дозволенную скорость. Оглядевшись, Тамура приказал вернуться в Токио, в его контору.
— Кисако-сан, прошу вас, уступите место за рулем моему шоферу, — сказал Тамура и, сложив на груди руки, глубоко задумался.
Кисако нехотя притормозила, вышла и села не рядом с шофером, а на заднее сиденье, около Гоэмона.