Похитители жвачки
Шрифт:
Блэр, я и не знала, что это так весело – смотреть, как люди устраивают грызню под дождем на фоне аварии. Чужие драчки ускоряют время не хуже наркотиков. Все, кто был в зале – и клиенты, и продавцы, – столпились у окон. Будь среди нас хоть один умник, он бы здорово нажился. Из магазина можно было офисную мебель выносить, никто бы не заметил.
Признаться, мне было немного жаль маленькую Круэллу, но она совершенно не расстроилась и уже через минуту снова сортировала разделители. Вряд ли у нее вообще есть какой-то внутренний мир. Готическое тряпье – просто маскарад.
Перерыв закончился.
Ты придешь на нашу дурацкую корпоративную вечеринку?
Ш.
Бетани
Роджер, я должна это написать, не то сойду с ума.
Кайл вернулся в город со своей шлюхой. Он привел ее в магазин. Теперь я понимаю, как фигово бактериям, когда их изучают под микроскопом. Как же это глупо и жестоко с его стороны. Очень жестоко. Зачем он так поступил? Все пялились на меня, и ждали, ждали, ждали, когда я закачу истерику. Но я не доставила им такого удовольствия.
Роджер, месяц был ужасный, и твое увольнение для меня – последняя капля. Знаешь, раньше в трудные минуты я думала: «Ну, у меня хотя бы есть Роджер».
Господи, вот сейчас я пишу, а мой внутренний голос не затыкается. У тебя тоже так бывает? Хочется тишины, но вместо этого ты сидишь и против воли пилишь себя по полной программе. Деньги! Одиночество! Неудачи! Секс! Внешность! Враги! Сожаления!
И ведь так у всех – у друзей, у родственников, у кассирши на заправке и у твоей любимой актрисы. В их головах постоянно жужжит: «Я, я, я, я, я», и никто не знает, как это прекратить. Мы живем на планете себялюбивых я-роботов. Ненавижу. Я пытаюсь выключить внутренний голос, но единственный способ это сделать – представить себе чужие мысли, чужие тревоги. Так можно слегка передохнуть. Вот что понравилось мне в «Шелковом пруде», Роджер: ты пытался стать своими героями. Помнишь, несколько месяцев назад ты становился мной. Наверное, именно поэтому Грег такой странный – его посещают те же эгоистичные и бредовые мысли, что и всех, только он включает их на полную громкость.
Как же меня тошнит от самой себя!
Ох, Роджер, мне бы очень хотелось верить в Бога. Вера помогла бы заткнуть внутренний голос. И еще у меня появилось бы что-то общее с семьей, некое равное видение мира. А пока от семьи я видела только смерти, разводы и одиночество. Пожалуйста, расскажи обо всем этом Зоуи. До двадцати одного года она, возможно, тебя возненавидит, но потом будет благодарна по гроб жизни. Везунчик – ты можешь открыть кому-то глаза.
Знаешь, час назад я была в тренажерке. Качала пресс на скамье и глядела вверх ногами из окна: тысячи ворон летели на восток, к пшеничному пулу провинции Саскачеван. Бесконечный поток ворон. Потом он все-таки прекратился, а когда я встала, кровь ударила мне в голову. Я выглянула на стоянку. Там не было ни людей, ни птиц, даже ветра не было, только мусор и машины – короче, безжизненная картина, будто конец света показывают. Больше я в тренажерку не пойду.
Мой вес? Моя одержимость здоровьем? Да, меня она тоже пугает, и я не понимаю, откуда что взялось. Наверно, я подумала, что если повожусь как следует с внешним видом, то и в голове у меня все встанет на места. Что я смогу выключить внутренний голос. Что стану как те сухопарые, загорелые люди в нейлоновых ветровках, походных ботинках и шортах с карманами, которые уходят в леса на три недели и питаются одной клюквой и дикими грибами. Хотела научиться жить на природе и не бояться одиночества. Почему-то я решила, что Кайл именно такой. Я ошиблась.
Он…
Я больше не хочу об этом думать, Роджер! Я страшно устала. Когда по телику показывают прогноз погоды для Европы, меня мутит. В этом мрачном парижском отеле был один ненормальный, настоящий религиозный фанатик из Бельгии, который все твердил, что мы живем в двух мирах – в настоящем и том, которому вот-вот придет конец. Я постоянно пытаюсь понять, что это значит. Господи, ну и лажа, а из головы не выходит!
Роджер, почему люди всегда ждут конца отношений, чтобы наговорить друг другу гадостей? Почему они копят свое недовольство, точно боеприпасы? Почему все кончается так плохо?
Бетани.
P.S. Я ухожу из «Скрепок».
P.P.S. Напоследок прилагаю свою писанину о тостах. Пока, Роджер.
Кусок провинциальной жизни
Карэн Ломтик нравился ее домашний халат. Мягкая, всепрощающая фланель пахла пролитым чаем, вчерашними лилиями, которые она красиво поставила в бабушкину вазу, и дрожжами от двух ее детишек, Мельбы и Крутона. За окном, еще мутном после долгой зимы (надо бы его помыть – сколько же забот даже в самой простой
Э-эх… еще целый год на улицу не выйду.
На столе стояли две миски, в которых поднимались ее будущие дети, наполняя воздух теплым, питательным, мучнистым ароматом. На кухне было безопасно. Эта комната никогда не попадет в газетные заголовки, но именно здесь в голову приходят самые нежные и важные мысли. Из детской доносилось тихое посапывание спящей Мельбы. Скоро она проснется и, разгоряченная, будет скакать по дому, как и ее брат Крутон, хрустящий чертенок (если такие бывают). Весь в отца.
Снаружи закаркала ворона, и Карэн вздрогнула. Почему смерть всегда о себе напоминает? Неужели мы не имеем права хоть на один-единственный выходной от смерти?
Она поглядела на тесто – своих будущих деток, – и ее вдруг постигло почти буддийское озарение: жизнь и смерть едины и складываются в сложную модель оригами. Но в какую? Быть может, это дерево или… гусь! Карэн видела по телевизору документальный фильм о том, как гуси на городских прудах целыми буханками истребляют хлеб. Лебеди еще свирепее. Нет, это сложное оригами должно быть в форме… печи. Без печей нет самой жизни. Карэн подошла к мискам – проверить, достаточно ли круты ее малыши. Она чувствовала себя… колесом внутри колеса внутри еще одного колеса.
Ей захотелось намазаться маслом. Как же трудно стареть! Делаешься черствым, теряешь былую эластичность. Не успеешь моргнуть, как тебя съедят вместе с луком, пряностями, колбасой или жирной индейкой.
Она поймала свое отражение в черном стекле микроволновки. Карэн Ломтик, соберись с силами. Не забывай: у тебя двое детей, любящий муж и несколько малышек, которые вот-вот отправятся в печь. Цени эти блага.
На улице закаркали сразу несколько ворон. Они увидели ее в окно и грозно расселись на деревьях и кустах, но Карэн давно научилась не обращать на них внимания.
Она хотела заварить чаю, когда услышала леденящий кровь звук: топот маленьких ножек Крутона, а следом – скрип входной двери.
Он вышел на улицу. Крутон!!!
Карэн бросилась в коридор и увидела сына снаружи. В небе каркали вороны, а с востока к дому подтягивалась целая стая.
– Крутон! Вернись!
– Нет!
Она выбежала во двор, крича:
– Сыночек, вернись, не то тебя съедят! Беги сюда!
Крутон побежал дальше, под куст форзиции в цвету, куда воронам не пробраться.
В следующую секунду мать уже была рядом с ним. Оба тяжело дышали.
– Крутон, о чем ты только думал?! Нельзя выходить во двор!
– Мама, не могу же я все время сидеть дома!
– Придется, милый. Иначе тебя склюют вороны. Ты погибнешь.
– Но какая может быть жизнь в четырех стенах?
Карэн пришлось согласиться.
– Ты прав. Никакой.
Оба задрожали от холода.
– Пойдем, Крутончик. Намажу тебя маслом.
– Пошли…
Роджер
Бетани, Бетани, Бетани…
Знаешь, что я делал, когда Ди-Ди сообщила мне о случившемся? Сидел в кресле у себя дома. Вэйн был на кухне, а я смотрел в окно, на отрезок неба между хозяйским снегоходом и остатками их уличного бассейна. Было почти темно, но все-таки не совсем – скоро самый короткий день в году. Я разглядывал, как голубой отрезок неба постепенно обесцвечивается, и тут услышал шаги по дорожке. Это была твоя мама – да, она самая. Последнее время она носит мне еду, а я взамен читаю ее переживания… ну, о тебе. До вчерашнего дня я не открывал на ее стук, но потом внутри меня что-то изменилось, как будто оттаяло замерзшее озеро – понимаешь, словно ко мне вернулась жизнь, – и вместо того чтобы спрятаться в спальне, я открыл дверь. В левой руке Ди-Ди был пакет с двенадцатью упаковками резинки «Джуси-фрут» и маленькими бутылочками скотча. В правой руке она держала мобильный, по которому ей только что сообщили весть о тебе. Я еще ничего не знал. Но твоя мама была ошарашена и даже повизгивала от страха. Вэйн, почуяв неладное, ринулся прямо к нам, а я пытался удержать Ди-Ди на ногах, забрать у нее пакет и провести ее в комнату, чтобы успокоить и спросить, что случилось.
Бетани, Бетани, Бетани… О чем ты только думала?!
Ну ладно, Роджер…
…переведи дух.
Сейчас ты спишь. Твоя мама уехала домой, чтобы собрать кое-какие вещи и, очень надеюсь, тоже поспать. Вряд ли ей это удастся. В палате пахнет старыми журналами. Ненавижу больницы. Еще сильней я их ненавижу из-за рождественского мусора, развешанного тут повсюду. Кстати, я недавно вспомнил одну твою шутку. Прошлым летом мы с тобой открыли на складе коробку и нашли внутри тысячу рождественских ковриков для мыши. Ты спросила, почему любая вещь, которую итальянцы делают в своих национальных цветах – красном, зеленом и белом, – выглядит по-итальянски, а то, что в этих же цветах делаем мы, выглядит по-рождественски. Просто случайное воспоминание из папки «Бетани».