Похитители жвачки
Шрифт:
Роджер
Удивительно: даже если ты полный придурок, твоя душа все равно хочет жить только с тобой. По идее, у душ должно быть право уйти, когда их хозяин нарушит определенные рамки поведения. Например, если он станет жульничать в гольфе, украдет больше ста тысяч долларов или вконец озвереет. Представьте: все души мира вышли на дорогу и ищут себе новых хозяев. Они держат в руках плакаты и таблички:
…Я хорошо пою!
…Я классно рассказываю анекдоты.
…Я умею делать шиатсу.
…Я знакома с Кэтрин Хепберн.
Вот я, к примеру, не заслуживаю души, и тем не менее она у меня есть. Да, есть – иногда она болит.
Сегодня утром я был на автомойке и случайно встретил давнего приятеля, Тедди. Он теперь психиатр. Пока бывшие заключенные полировали наши зеркала, крали солнечные
Тедди не понял.
– В каком смысле?
– Ну, например, что все люди на свете – не только твои пациенты, а вообще все – полные неудачники.
Он оживился.
– Да брось ты! Мы не просто неудачники. Мы – катастрофа.
Его «крайслер 300» выскочил из мойки, и мы распрощались. Впервые за несколько месяцев я почувствовал себя отлично, прямо-таки на все сто. Болеть тем же, чем болеет все человечество – вот что такое здоровье.
Но почему, спросите вы, я трачу заработанные в «Скрепках» гроши на автомойку? Отвечу: потому что мне это в кайф. Потому что сегодня день зарплаты. Потому что машина – единственная вещь в моей жизни, которая работает как надо. «Хундай-соната» никогда не ломается. Да, это ужасно скучно, но она работает! Я тоже так хочу.
Только что выглянул за дверь и увидел Шон в костюме Чудо-женщины. Она страшно гордится своим нарядом. Если бы люди были храбрее, они бы носили маскарадные костюмы каждый день, а не только на Хэллоуин. Жить стало бы куда занятней. И раз уж на то пошло, почему мы этого не делаем? Кто велел нам одеваться в скучные тряпки триста шестьдесят четыре дня в году? Только представьте, как легко станет заводить знакомства. С людьми будет куда проще заговаривать – совсем как с собаками: «О, отличный костюм! Я тоже обожаю вампиров. По пивку?» Маскарад – еще один способ растормошить человека. Как гадание или разговор с чужим псом на улице.
Я? Я бы вырядился в матадора. А что, у меня еще неплохое тело, если есть поменьше сладкого и мучного. Было бы классно всегда носить с собой меч. Я бы постоянно думал о том, каково это – вонзить клинок в грудь большого животного, увидеть кровь на стали. Я бы… Черт, перечитал последние два предложения. Ну не псих?
Нет, мне просто хочется иметь при себе видимое оружие.
Точно, я бы оделся в самые обычные тряпки, только на поясе носил бы кобуру с пистолетом. Я бы стал Парнем, Который В Любую Секунду Может Спятить и Всех Перестрелять.
Все-таки я псих. Нет, я вполне нормален. Сейчас увидел себя в зеркале и немного расстроился: пухлый сорокатрехлетний мужик с желтой кожей; перхоть; красные пятна на голове, где я расчесал себорею. Неудивительно, что люди моложе тридцати меня в упор не видят. Засуньте меня в «хундай», и я превращусь в Невидимку. Могу совершить любое злодеяние, а когда полицейские спросят у свидетелей, кто преступник, те ответят: «Да какой-то тип в машине».
Какой-то тип, наряженный Амурчиком, только что просунул голову в дверь и спросил, где тут продается «Максвелл Хаус» в больших банках. (Вопрос: ну кто покупает кофе в канцелярском магазине?!)
Амурчик отправился в другой отдел, а я сижу и думаю.
О чем?
О стрелах Амура, конечно. Интересно, я еще могу влюбиться?.. Неужели я и правда написал последнее предложение? Что дальше – у меня отрастет грудь? Опять вспомнил ту гадалку с поджатыми губами. Если человек не меняется, то в чем вообще смысл событий его жизни? Зачем они тому, кто всегда остается прежним?
Снова «Шелковый пруд»
– Можно накормить гостей консервированным супом. Тогда надо мной будет смеяться весь английский факультет.
– Они и так смеются. К тому же у нас нет супа.
– Господи, Глория, ты можешь хоть раз не съязвить? Так, а это что?.. – Стив порылся в ящике с фольгой и обнаружил бутылку джина. – Джин?
– Ну да. Я пью его, когда мне лень тащиться к бару.
– Давай хотя бы сварим картошку.
– У нас нет картошки. У нас вообще ничего нет. Мы на мели. Последние деньги я потратила на скотч. Мы даже пиццу заказать не можем!
– Тогда давай напоим гостей до такого состояния, что у них пропадет аппетит.
– Я за, – сказала Глория. – Но надо хотя бы подать закуску.
– В холодильнике
– Соскреби пушок. Кажется, в буфете валялись хлебцы.
– Они валяются там с 11 сентября 2001 года.
– Откуда такая точность?
– Я тогда целый день смотрел Си-эн-эн, и теперь при виде хлебцов меня начинает тошнить – так переживаю за судьбу мира.
Глория погрызла хлебец.
– Они мягкие. Надо их подсушить, чтобы стали хрустящими.
Стив приводил в сознание сыр, а Глория сушила хлебцы. Им было почти весело, но тут Стив порезал палец.
– О черт!
– Ты залил кровью весь сыр.
– Где у нас лейкопластырь?
– В ящике под телефоном.
Стив открыл ящик, нашел там пластырь и коробку шоколадных конфет с ликером.
– Давно они тут лежат?
– Три года. Нам их дарили на Рождество.
Он перевязал палец, снял фольгу с конфет и успел слопать пять штук, прежде чем Глория завизжала:
– Не ешь их!!! Дадим гостям!
– На десерт?
– Именно.
Стив сел и посмотрел на телефон. Он хотел силой мысли заставить его звонить. Однако тот молчал.
Стив часто смотрел из окна на самолеты – ему нравилось думать, что они вот-вот взорвутся от его взгляда. Они никогда не взрывались. Зато это помогало ему высиживать бесконечные собрания кафедры. В ясную погоду Стив упражнялся в пирокинезе, пока мелкие сошки плели интриги и втыкали друг другу ножи в спину. Сам того не зная, он выглядел умудренным и очень привлекательным в «пирокинезной маске». Эта мнимая мудрость и зрелость удерживала его подчиненных от бунта. Стив никогда не замечал, что в ясные дни с ними гораздо легче работать, чем в пасмурные.
– Чертов кран! – закричала Глория.
Стив очнулся.
– Что такое?
– Напора не хватает, чтобы вымыть кровь из дырочек в сыре. Вдобавок он теперь весь размяк.
Стив открыл холодную воду и закрыл горячую.
– Сполосни его быстренько и положи в морозилку. Потом отскребем верхний слой вместе с кровью. – Он принюхался. – Похоже, хлебцы готовы. Сыра у нас маловато.
Глория внезапно испытала нежное глиссандо любви к мужу. Она решила не ругаться с ним хотя бы пять минут.
– Перейду-ка я со скотча на джин.
– Давай, малышка. О, смотри! В холодильнике два маринованных огурца. Вот и овощи нашлись. Богатый стол у нас получается, все пищевые группы.
Бетани
Я в восторге от «Шелкового пруда».
У Стива и Глории очень мелкие жизни. Даже не верится, что можно так измельчать. Я сижу в автобусе, и мой мир потихоньку сжимается до размеров точки в конце этого предложения. А потом – бац! – я пробуждаюсь, будто с меня снимают заклятие, выглядываю в окно и понимаю: пока я бесилась, что мама выбросила всю мою косметику, кто-то изобрел новый микрочип или открыл благотворительный фонд для детей-сирот неведомой страны.
Я хочу посмотреть мир. За всю жизнь я была только в Сиэтле (два раза) и один – в Банфе. В прошлом году я ездила на концерт одной дэт-металлической группы в Викторию, но Виктория не считается. Последнее время я часто мечтаю о Европе. Залезаю в Интернет и придумываю себе туры в Лондон или Париж. Можешь считать меня эскаписткой и ребенком, но я хочу куда-нибудь съездить!
Господи, я докатилась до того, что смотрю на свою тень и вижу в ней гирю, удерживающую меня в этом ужасном магазине на этой ужасной окраине города в этом ужасном новом веке. Вопрос дня: что, если мою тень отделить от тела? Что, если однажды мы разойдемся с ней в разные стороны? Разве не странно: она возьмет и начнет собственную жизнь в другом месте, устроится на другую работу? Может, прибьется к тем душам, что ищут себе новых хозяев. Может, им будет гораздо лучше вместе, чем с прежними владельцами. Мы попытаемся вернуть их через суд, но ничего не выйдет.
У меня есть важная новость: сегодня я сперла пачку отбеливающего «Орбита» и все утро жевала пастилку за пастилкой, приклеивая их к обратной стороне новой биковской экспозиции. Хожу по лезвию бритвы, ага. Давай начистоту: ну разве жвачка в самом деле отбеливает зубы? Раньше у Кайла зубы были желтые. Ты тогда еще не работал в «Шкряпках». А потом все заметили, что они у него стали белые, как бумага, но никто над ним не смеялся. Наоборот, все пошли и тоже отбелились.
Вот придурки.
Ну кто в наше время так отбеливает зубы?