Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Однако техасец говорит: «Не-а. Ничего не выйдет». Для полетов над плотиной Гувера слишком сильный ветер. Займемся-ка лучше фигурами высшего пилотажа, параллельно пытаясь сбить друг дружку в небе; видимо, для этого ветер ну просто идеальный.
Прежде чем надеть летный костюм, я зашел в сувенирный магазин, где среди прочего продавался драмамин [22] . Я знаю, что от него может клонить в сон, но во время воздушного боя лучше зевать, чем блевать. Я выхожу на летное поле, шлем под мышкой, очки-авиаторы поблескивают на солнце, и как раз в этот момент путешественник из Нью-Йорка вылезает из своего самолета. Спрашиваю, как прошло. Он показывает большой
22
Таблетки от укачивания на основе действующего вещества дименгидрината.
Я залезаю в кабину. В наушниках слышен голос инструктора с позывным «Голливуд» – он сидит позади. Неудивительно, что говорит он больше про выгодные ракурсы на экране, чем про управление полетом. Оказывается, в кабине есть камера, которая фиксирует все мои визги и гримасы. Фрилансер Бёрбанк (из Калифорнии, но не из одноименного городка) выруливает на полосу перед нами.
«Очки лучше снять, – говорит Голливуд, – чтобы мы видели белки твоих глаз». Не уверен, что белки у меня белые. Драмамин уже подействовал, но лучше мне не стало, даже наоборот – я еще больше потею и дрожу, а нервы натянулись еще туже. Я становлюсь раздраженным. Да что там, меня бесят все вокруг, даже те, кто мне обычно симпатичен: Кингсли Эмис, Том Круз, Том Вулф… а тут еще и пропеллер закрутился…
Лишь несколько месяцев спустя, по причинам, никак не связанным с боевыми полетами, я окажусь в больнице и мне откроется важный факт: у меня аллергия на драмамин. Симптомы этой аллергии похожи на сильнейшее похмелье: тошнота, потливость, тревожность, мышечная боль, а еще спутанное сознание, учащенное сердцебиение и галлюцинации.
«К взлету готов? – раздается голос в моей голове. – Прием». Я поднимаю вверх большой палец, прямо как Мэверик [23] .
В книге «Костры амбиций» Том Вулф описывает журналиста, чья голова поутру была как яйцо без скорлупы – «пленчатый мешок», а в нем «ртутный желток, эта ядовитая масса» его мозгов. Любое резкое движение – и масса «переместится, перекатится, пленка разорвется». Это одно из самых прославленных описаний похмелья в современной литературе.
23
Главный герой фильма «Лучший стрелок» в исполнении Тома Круза. – Прим. пер.
Однако книга Вулфа «Парни что надо» – подлинная история американских летчиков-истребителей (а впоследствии – астронавтов) – пропитана алкоголем не меньше. Вулф описывает утреннюю рутину простого американского аса: «Подъем в 5:30, и после пары чашек кофе и пары сигарет он тащит свою несчастную, дрожащую печень на поле, чтобы провести очередной день в небе».
Наверное, впервые преодолевая звуковой барьер, великий Чак Йегер [24] чувствовал себя примерно так же, как я сейчас. Если верить Вулфу, за пару дней до исторического полета Чак, будучи в изрядном подпитии, свалился с лошади, поэтому к историческому полету он подошел со сломанными ребрами и похмельем второго дня. Он не мог даже протянуть руку, чтобы захлопнуть дверцу кабины, и использовал для этой цели подпиленный черенок от швабры. А чуть позже Йегер со сверхзвуковой хлопком влетел в историю.
24
Чак
Наконец мы в воздухе. Голливуд передает мне управление. Теперь я чувствую себя немного лучше. Как бы там ни было, полет по сути своей – подлинное освобождение, здесь ничто тебя не достанет. Я мог бы стать пилотом. Твою мать, да я и есть пилот, чертов ас в голубом и ясном небе. Но тут я понимаю, что небо не должно быть настолько чистым. И вспоминаю слова Техаса в комнате для инструктажа: «Из виду потерял – битву проиграл».
Где же, черт его возьми, Бёрбанк?
«У тебя на хвосте», – отвечает Голливуд, прочитав мои мысли. После чего говорит: «Прием», что меня слегка подбешивает. Мне бы уклониться, но почему-то именно в этот момент я решил снять очки, чтобы камера все же запечатлела белки моих глаз, и, пока я пытаюсь прицепить свои «авиаторы» к комбинезону, Бёрбанк уже готов вступить в ближний бой.
«Твою мать, ты что вытворяешь? Прием».
Пытаюсь взять себя в руки и увильнуть. И наконец начинаю делать то, чему меня учили: разворачиваться и уходить в вираж, пикировать и сбрасывать высоту. Бой в разгаре, и это не шутки. Выполняя штопор, бочку, мертвую петлю, думаю я в основном о том, как бы не блевануть.
Вы, наверное, считаете, что вступать в воздушный бой с похмелья – дело гиблое, и вы, конечно, правы. Зато это одна из немногих профессий, к которой прилагается проверенное средство от похмелья. Вулф пишет: «Некоторые приходили не просто с похмелья, а все еще пьяные и, чтобы выжечь алкоголь из организма, присасывались к кислородным маскам. Уже после полета они говорили: „Я бы не советовал, сам понимаешь, но, в принципе, это работает“ (при условии, что ты сам – парень что надо, жалкий ты салага)».
У меня, конечно, нет всего, что надо: кислородной маски нет, пороха не хватает, да еще и похмелье возвращается из небытия. Сейчас уже трудно понять, что меня доконало: перегрузки, остаточный алкоголь или же (если рассуждать задним числом) проклятый драмамин. Я как будто потею наизнанку – внутрь мозга, а не наружу. Пот застит глаза изнутри. Оказавшись над землей, я заплутал в себе; не знаю, где верх, а где низ. Я – ровная линия на шкале колебаний, жалкий салага; мои вертолеты угодили в торнадо. Я снова потерял Бёрбанка. Потерял землю, сбился с пути. Может быть, ад наверху, а не внизу. Похоже, я теряю рассудок…
Мои очки падают, стекла скачут по всей кабине.
«Это еще что за чертовщина? Прием», – говорит Голливуд, но ответить я не в силах. Я в полном ауте, меня скрутил приступ тошноты. Не хочу, чтобы меня сбили, но еще меньше я хочу блевануть – особенно на камеру. Я закрываю глаза и прямо вижу эти кадры: калейдоскоп из рвотных масс, грязной брани и разбитых «авиаторов». А Бёрбанк меж тем продолжает меня убивать. Он уже дважды в меня попал и снова сидит на хвосте. На одно короткое головокружительное мгновение мелькает мысль, что пора бросать пить. Но – герои не сдаются.
Я открываю глаза и устремляюсь в атаку. Резко набираю высоту, уходя прочь от земли. Лечу на спине, вхожу в вираж, сбрасываю высоту, и вот я уже позади него и подбиваю этого тощего маленького фрилансера.
«Ну наконец-то, – говорит Голливуд, – прием».
«Пошел ты, – бормочу я; впрочем, в кабине, как бы ты ни бормотал, слышно все равно, поэтому я добавляю: – Прием». И снова беру Бёрбанка на мушку.
Кто попадет следующим, победит. Но мне плевать на победу, что совсем для меня не характерно. Я просто хочу вернуться на землю. Я хочу встать на колени. Я хочу покаяться. И пока я думаю обо всем этом, Бёрбанк снова меня подбивает.