Поход клюнутого
Шрифт:
Капитан счел урок пройденным и затвержденным, развернулся к двери и отворил ее, к вящему изумлению Бингхама, без пинков: попросту потянув на себя медную ручку.
– Колдун! – охнул гоблин с уважением. Сам он никогда бы не догадался, что двери могут открываться на себя, но сейчас, присмотревшись, углядел в этом глубокий сакральный смысл: пока трезвый идешь туда, можно это и в уме держать, а вот когда пьяный выбираешься оттуда, не грех и запамятовать, и тут-то как раз дверь окажется отворяемой пинком! [2]
2
На родине
Неспешно вдвинувшись в душное, скверно проветренное помещение, сэр Малкольм наперво потянул носом плавающий по залу серый дымок, но остался разочарован. Крепко тянуло пригорелым мясом со стороны очага, а из толстой глиняной трубки в зубах толстого бородача за ближним столиком буйно валили клубы дыма, порожденного, однако, не хмель-травой, а вполне законным курительным зельем – тобакко, хотя и поганого качества. По левую руку в дальнем углу капитан углядел двух рыцарей при полном параде – сидели, привольно развалившись, за глиняными кружками грубой лепки. Не всякому по карману «Феникс» и иные заведения с дутой из стекла посудой… Что ж, такая публика «Золатому Рытсарю» только в плюс. Капитан отсалютовал рыцарям поднятой ладонью, те ответили вяло, но бестрепетно, а Бинго успел протиснуться мимо капитана, мигом ухватил с чужого стола обгрызенную корку и запустил ею в необъятную спину, склонившуюся над одним из двух тутошних очагов.
Начинается, понял капитан с тоской. Вот за это их, гоблинов, и не любят. Копается себе человек в груде пепла, а его – коркой. О времена, о нравы!
– Это кто такой борзый? – визгливо осведомилась спина, со скрипом разворачиваясь в сторону обидчика и являя миру лоснящееся блинообразное лицо. – Еще раз пхнешь…
– Гости в дом! Жрать давай! – объяснился Бингхам и радостно ткнул перстом в толстую свинячью тушу, как раз медленно вращающуюся на вертеле над вторым очагом. – Это нам подойдет. На закуску! А чего, если пхну?
На безбрежной маслянистой физиономии нарисовались два опасливых глаза, измерили гоблина вдоль и особенно поперек.
– Нет-нет, ничего. Хотя можно и просто позвать. Меня Блоп звать, всяк знает! А можно и хозяином, я, хе-хе, на правду не обижаюсь.
– А я Бингхам! Эт здорово, что ты не обидчивый, жирный тефтель!
Лунообразная физиономия Блопа несколько затуманилась, а сэр Малкольм рассерженно пихнул локтем в бок чрезмерно разгулявшегося гостя столицы.
– Как ты узнал, что это он тут хозяин?
– Дык же ты сам сказал – у «Золатова Рытсаря», – удивился Бинго. – Вон зола в очаге, а кроме него, в ней никто рыться не собирался. Да так он и позволил кому чужому в своей золе копаться, хых, хых!
– Разобраться с ним, босс?
Из угла поднялась массивная глыба дурного мяса, размерами с самого Блопа, разве что в плечах еще потяжелее. Не иначе как бывший призовой борец-рестлер, таких охотно берут в кабаки вышибалами, машинально отметил капитан, закатывая глаза к потолку. Гоблины – это что-то, как ни крути. Говорят, вокруг праведных жрецов всегда сияет сильнейшая аура бога-патрона, но куда им до гоблина! Вокруг Бингхама само пространство закручивается в какой-то дикий, эксцентричный хоровод и словно ускоряется в ритме лихой мазурки! Интересно, если заткнуть ему рот куском свинины, он перестанет наконец возмущать спокойствие?
Неугомонный гоблин радостно выплыл навстречу верзиле, оказавшись на голову выше и сходной плечевой мощи, но в подведенной голодом средней части безнадежно проигравши габаритное состязание. Поглядел, расплываясь в улыбке, на блестящую выскобленную лысину противника, сделал
– Переведайся сперва с моим меньшим братом, – пожелал он вышибале и – сэр Малкольм не поверил своим глазам – добродушно махнул рукой в сторону…
В сторону его, капитана Амберсандера.
Вот же гаденыш!
А здоровенный, как медведь, бритоголовый бугаище принял гоблинскую выходку за чистую монету и впрямь сделал к капитану два перевалистых шага. Со своих мест начали приподниматься рыцари, наверняка сэра Малкольма узнавшие, а нет – так готовые составить протекцию всякому своему брату-рыцарю. С уважением присвистнул кто-то в уголку, а Блоп разинул было рот для пронзительного верещания… Но тут терпение капитана окончательно лопнуло, и почтенная публика получила представление, почему, собственно, он считается в городе непререкаемым авторитетом.
Третьего шага вышибала сделать не успел: стремительно мелькнувший в руке капитана меч, так и удерживаемый за ножны, подцепил крестовиной могучий рестлерский окорок и выдернул его из-под неподъемной туши. С удивленным кваканьем верзила опрокинулся и под азартный посвист Бингхама ляпнулся на доски всей своей раздобревшей тестообразной сущностью. Сэр Малкольм решительно припечатал каблуком его толстенное бедро, плюща мышцы: борцы к такому привычны, через неделю и не вспомнит, но сейчас ему небо с овчинку примерещится, какое там встать! Лежи да охай. А капитан, раз уж все равно начал, счел возможным и продолжить: выпростал клинок из ножен и одним филигранным ударом перерубил у самых губ курильщика трубку, чтоб не отравлял воздух – некоторые им, между прочим, еще дышать собираются. Продолжая менуэт, перевернул ножнами столик, на котором четверо оборванцев шлепали картами.
Среди вскрытых взяток замелькали козырные тузы в совершенно шокирующих количествах, сами оборванцы зашипели разъяренными кошками не столько на буяна, сколько друг на друга. На хитром извороте метнул самый кончик клинка к широкому кожаному поясу прыщавого рыжего обалдуя, огладил острием, не задев тела, но пояс вскрыв на половину ширины. Из его недр с освобожденным звяканьем посыпались разномастные золотые монеты, кольца, серьги и прочая ювелирщина. Обалдуй тихонечко взвизгнул, провожая полными слез глазами разлетающееся имущество. А вот будешь скупать краденое! Меч мелькнул дальше, срывая капюшон со скорбной фигуры у стеночки; явил общественности образину без ушей, напрочь срезанных палаческим лезвием, и с клеймом пожизненного заключения на морщинистом лбу. А кто тут не слышал о статье за пособничество беглым каторжникам, под каковую подпадает всякий рядом сидевший, да не донесший куда сказано?! Волшебный меч-разоблачитель развернулся эфесом и хватил тяжелым навершием промеж глаз потянувшегося было из-за стола записного душегуба; того перекатило через табурет и оставило лежать рядом с ярким лоскутным платком-удавкой, не в добрый час выдернутым из кармана. В финальной точке своего танца-всплеска сэр Малкольм не удержался, перерубил надвое стол перед невзрачным дядькой в мятой кофте, которого не нашел в чем уличить, ухватил дядьку за ворот, вздернул с лавки, подтянувши носом к носу, и выдохнул знаменитым командным голосом:
– Признавайся! Ты небось растлитель?!
– Никак нет, сударь мой рыцарь! – выдохнул ошеломленный таким обвинением дядька и преизрядно спал с землистого и без того лица.
– Гм... Фальшивомонетчик?
– Да ни в жисть! Настоящей-то ни одной не видел, откуда ж фальшивым…
– Хмелевод?!
– Да боже ж упаси!
– А чего тут делаешь?
– Поесть зашел…
– О! Ну ешь.
Сэр Малкольм выпустил дядьку, в три широких шага добрался до гоблина, восторженно скалящего зубы на своей лавке, и сурово ткнул его под челюсть устьем ножен, кои так и держал в левой руке.