Поход клюнутого
Шрифт:
Торгрим помрачнел.
– Это что же, опять политика?
– Упаси Райден, никакой политики. Сугубо личное, и от пути отклоняться не придется. На той стороне вам так и так проходить через рухуджийскую заставу вроде нашей, для которой и будем вам выправлять подорожную. Так вот ими там командует дама, которой прекраснее для меня нет во всем мире!
– Любовь – еще страшнее политики, – изрек дварф сурово.
– Да, это мы набегаемся, – согласился Бинго. – Туда, значит, даму по голове и в мешок, да обратно, да опять туда, а к тому времени они
– Господа, да о чем вы? Какое по голове и в мешок? Я же рыцарь!
– Ты-то да, но я-то нет! Если б для себя, я б еще покрутился так и эдак, чтоб без мешка, хотя, помяни мое слово, это вариант самый верный, но как же еще ее тебе представить в сжатые сроки?
– Все, о чем я прошу, – доставить мое письмо.
– Ну, письмо... – Торгрим озадаченно пробарабанил пальцами по груди. – Письмо, конечно, можно доставить, труд невеликий...
– Только вот дети по переписке будут от чернил сильно чумазые, – подхватил Бинго.
– Ну так не всё же сразу! Для начала письменные отношения наладить надо, прояснить, не противен ли я ей, заинтриговать разговорами о погоде, привлечь тонкими намеками, дать понять, что я не абы какой хлыщ придворный, а вполне представительный мужчина, умею не только мечом, но и словом... хотя вообще-то я словам не великий друг, но буду стараться... а уж потом, когда ясно станет...
– Лы-ы-ы-ыцарь, – перебил коменданта Бинго с превеликим презрением в голосе. – Где, говоришь, ее застава?
– Да вот прямо за шлагбаумом, по тропке, верхами вам полчаса езды.
– То-то она заинтересована будет, какая у вас по эту сторону полосатой палки погода особенная.
– А письмо-то сам напишешь или тоже нам? – уточнил Торгрим, тоже гадливо ухмыляясь в останки бороды.
– Письмо, безусловно, я сам... я его пишу уже! А, Стремгод... пятый день пишу, и уже написал «Дражайшая леди Кейтлин».
– Лы-ы-ыцарь, – повторил Бинго с удовольствием. – Знаешь, ты пиши письмо, но, помимо лука, я у тебя все же займу мешок... так, на всякий случай.
– Позвольте, сэр... как вас, напомните?
– Я Бингалахад. Он Торгрифаль.
– Так вот, сэр Бингалахад, никаких вольностей по отношению к леди Кейтлин я позволить не могу – ни вам, ни себе!
– Ну, семь твою восемь, если заранее решил без вольностей, то чего на письма чернила тратить? Это как выходить на смертный бой, опасаясь противника оцарапать.
– Ты послушай его, сэр комендант. – Торгрим кивнул на спутника. – В иных каких делах я бы такого рекомендовать не стал, но по этой части он большой знаток. Ни одной кузнечихи не пропустил по дороге.
– Одну пропустил, и даже на дочку ихнюю не позарился.
– Только не плачь, Бинго, мы ж еще вернемся.
– Потому и страдаю. Так ты пишешь письмо, добрый сэр? Мы поспешаем!
– Да, да. – Лукас обреченно вздохнул. – Иду писать. Ешьте пока... не торопитесь, сколь возможно. Так чего, не писать о погоде?
– Не надо. Если спросит, то и так скажем: радуга прямо за башней, от вас не видать, так
– Гениально! Может, тогда действительно... неловко просить, но раз такой знаток под рукой... подскажите, что написать, сэр Бингалахад! Да и почерк у меня... Не сочтете ли за унизительный труд за меня... ну, того...
– Да я вообще писать не умею, чему в нонешних обстоятельствах рад до полных штанов. Ты вот что, напиши, что играешь на барабане!
– На барабане? Но разве на барабане играют? Боевые дроби, маршевые, условные сигналы во время битвы – их я разумею все до одного, но...
– Слушай, я тебе не навязываюсь, ты сам спросил. Так и пиши: «…а когда на душе моей тяжко, разлюбезная Кейтлин-как-бишь-ее-там, то сажусь я на барабане играть третью, неоконченную, симфоническую увертюру эльфийского музыкотворца Бетховиэля, а чтоб не переполошить лагерь – делаю это в глухом лесу».
– Хорошо, но почему на барабане? Разве виолончель не более изысканна?
– У тебя есть тут виолончель?
– Нет.
– А барабан?
– Конечно, есть, он используется, как я уже сказал, для подачи сигналов.
– Ну вот. Явится она послушать, так ты берешь одной рукой барабан, другой – ее руку и ведешь в глухой лес.
– И?..
– Да-а-а, тебе и в мешке привези – толку не добьешься.
– Сэр Бингалахад, ну я вас душевно умоляю!..
– А вот от этого отвыкай, мне ни к чему, а они вовсе страсть как не любят. А может, и любят, но что не ценят – это зуб даю. И вот это что за амбре? – Бинго нервно задергал носом. – Облился чем-то по неосторожности?
– Ну почему по неосторожности? Каждое утро, садясь писать письмо... ну да, все то же... стараюсь привести себя в надлежащее состояние духа и тела, вот и драгоценные духи выписал из столицы.
– Тяжкий случай, как и лечить-то? Может, у тебя и ноги безволосые?
– Ну, не сказать, чтоб совсем, а какое это имеет значение?
– Первоочередное. Давай с дварфа настрижем шерсти и на тебя налепим!
– Для чего же?
– Да для того, что если хочешь своей даме понравиться, то для начала не лы-ы-ы-ыцарем прикидываться надо, а мужиком. От духов, значит, пока мы тут еще... поди вон о моего лося потрись, тот еще афродизиак, леди Кейтлин сама примчится.
– Сэр Бингалахад! Я решительно отвергаю предлагаемые вами методы! Вы пытаетесь сделать из меня... то, чем я являюсь, а вовсе не то, что хочу представить леди Кейтлин!
– Ну так добавь духов, и к тебе в очередь выстроятся все подчиненные ей мужичины.
– А ты не подумал, Бинго, что воинствующая дама может все-таки и вкусы иметь более... – дварф посучил сальными пальцами с огрызком колбаски, – мужланские, что ли?
– Сэр Торгрифаль! Это уж ни в какие ворота! Леди Кейтлин – ангел чистой красоты, она и в доспехах более женственна, нежели все дамы, каких мне случалось видеть при королевском дворе! И я уверен, что суровая судьба воительницы никак не смогла поколебать ее нежное и чувственное эго.