Поход Матиаса

Стояло лето Золотых Равнин, когда хитрый лис Слэгар Беспощадный пробрался в аббатство Рэдволл и увел в рабство детей, среди которых был сын великого воина Матиаса.

Отряд рэдволлцев во главе с Матиасом отправляется в погоню и в жестокой битве с воинством подземного царства освобождает пленников.

Полуденное солнце нещадно жгло Орландо Секиру. Могучий барсук стремительно шагал по бескрайним просторам западных равнин, равнодушно скользя взглядом по пышному ковру цветущих трав, уже подернутых летней позолотой.

Орландо гнался за лисом.

Своей толстой пыльной лапой барсук вытирал слезящиеся глаза. Солнце нестерпимым блеском сияло на двойном боевом топоре, который висел

у него за спиной.

Позади остался разоренный дом — обитель пустоты и скорби.

Орландо гнался за лисом.

Два восхода солнца тому назад он встретил на пути этого бродячего лиса с его бандой.

Чужаки тогда посторонились, уступая ему дорогу. Он направился к подножию гор в надежде найти пищу и собрать горных цветов, которые так любила его дочурка Аума. Никто в целом мире не мог испугать Орландо.

Он прошел мимо лиса, не задумываясь о том, что оставил за собой ясный след, ведущий к его дому. На следующее утро, набрав полные лапы еды и цветов, он возвратился домой. Аума исчезла, дом оказался взломан и разграблен.

Орландо гнался за лисом.

Три зимы прошло с тех пор, как умерла его жена Брокроуз, оставив на него все заботы о маленькой дочке.

Аума была единственным сокровищем

Орландо. Он учил ее всему, что знал, всем секретам равнин и гор.

Теперь он стремился прочь, оставляя за спиной горы и равнины, гонимый одной лишь мыслью: найти свою дочь и того, кто ее похитил.

Орландо гнался за лисом.

Барсук шагал по равнине, и грозный рокочущий звук нарастал в глубине его стесненной усталой груди, вырываясь наружу неистовым ревом дикого гнева и болью. Этот рев разносился, отдаваясь эхом в горах, и барсук, потрясая над собой боевым топором, всматривался в даль налитыми кровью глазами.

Орландо гнался за лисом!

Из дневника Джона Черчмауса, летописца аббатства Рэдволл, что в Стране Цветущих Мхов.

Вот и настал для нас канун самого долгого дня Лета Золотой Равнины. Сегодня я вновь взялся за перо. Тусклый свет и прохлада пребывают в тиши моего маленького кабинета в глубине здания. Я сижу, зажав перо в лапе, но с беспокойным сердцем внимаю веселому гомону, звенящему под сводами нашего аббатства. Нет, я не могу больше оставаться в уединении, радостные звуки гулянья манят меня наружу, хотя мой долг летописца еще ожидает своего исполнения. Взяв с собой перо и книгу, я выхожу по ступеням на внешнюю стену, там, где она проходит над самой Обителью Воителя, стоящей на страже у входа в аббатство Рэдволл.

Что за чудесный день! Ни тени, ни облачка в небе, сияющем особенною, летней голубизной; под знойным взглядом, солнечного ока лениво гудят пчелы, неустанно пиликают кузнечики. Далеко на запад протянулись великие равнины, мерцающие, гонящие теплые волны до самого горизонта, — огромный, исполненный дыханием жизни травяной ковер, смешавший в себе золото лютиков, одуванчиков и ярких первоцветов. Еще ни разу нам не доводилось видеть такого моря желтых цветов. Аббат Мордальфус нарек это время Летом Золотой Равнины. Как верно он подобрал название! Со стены я могу наблюдать, как он, залатав рукава своей рясы, торопливо семенит за. угол мимо колокольни, как, отдуваясь и пыхтя, помогает лесной молодежи переносить скамьи для гостей, позванных на наш великий праздник восьмого сезона, благоденствия и мира, наставших после многих войн.

Выдры, лениво плавая в пруду, собирают съедобные водяные растения (хотя по большей части просто играют и резвятся — всем ведь известно, каковы эти выдры). Ежата и кротята собрались

на краю фруктового сада. Мне слышно, как они поют, снимая урожай созревших ягод и подбирая, ранние плоды тернослива, яблоки, сливы и груши, которые сбрасывают им белки с высоких ветвей. Молодые мышки затеяли смешную возню на лугу, где они собирают цветы для праздничных столов, некоторые сплетают венки и надевают их на головы, как шляпки. Над моей головой то и дело с треньканьем пролетают воробьи, иной раз неся в клюве какую-нибудь крошку, которую им удалось найти или стащить (хотя трудно представить себе, чтобы кто-то другой, кроме птиц, мог польститься на те сомнительные лакомства, которые находят себе воробьи). Скоро должен, прибыть Кротоначальник со своей артелью, чтобы выкопать печную яму. Так стою я, а внизу подо мной кипит жизнь и праздничная суматоха аббатства Рэдволл, позади которого раскинулся наш старый добрый Лес Цветущих Мхов. В безмятежном зеленом покое он высится за стеной, и кажется, даже ветер не смеет тронуть дуновением густолиственную массу его ветвей. Дубы, ясени, , вязы и буки, тисы, платаны, грабы, ивы и ели подступают с востока и севера к самым стенам, осеняя их буйным смешением яркой и темной зелени, нависая над ними своей разномастной листвой.

Всего два дня осталось до нашего ежегодного торжества. И я вновь чувствую себя юным и беззаботным! Меня так и тянет, подобрав полы рясы, пуститься вскачь вместе с этими молодыми весельчаками, однако же мне, как летописцу, это никак не пристало. Нет, теперь мне надлежит поскорее закончить мои записи. Как знать, ведь могу же я, скажем, забрести в винный погреб. Я слышал, что там собираются опробовать запасы октябрьского эля и черносмородиновой наливки, дабы удостовериться, что они сохранили свой вкус и крепость. В особенности это касается, бузинного вина осеннего разлива. Разумеется, я пойду туда из одного желания помочь своим старым друзьям в затруднительном положении.

Джон Черчмаус

(Летописец аббатства Рэдволл, бывший летописец часовни Святого Ниниана)

Лучи полуденного солнца пробивались сквозь бреши в полуразрушенных стенах и кровле старой часовни Святого Ниниана, освещая царившее внутри запустение, бурьян и чертополох, проросшие сквозь ряды трухлявых церковных скамей. Облако мошек, роившихся в головокружительном танце, рассыпалось в стороны, когда Слэгар стремглав проскочил мимо них. Лис высунулся в проем между разбитыми дверными досками, напряженно глядя вдаль, на пыльную дорогу, петлявшую по равнине на юг, до самой западной опушки леса. Слэгар, притаившись, наблюдал. Пурпурно-красная матерчатая маска с ромбовидным узором, скрывавшая всю его голову, вздувалась и опадала от его тяжелого дыхания. Наконец он заговорил, голос его дребезжал, словно в былые времена кто-то жестоко повредил ему горло.

— Вот они идут. Откроите с той стороны дверь, живо!

Длинная раскрашенная повозка, крытая радужным тентом, въехала в часовню. Ее тащила дюжина несчастных существ, прикованных цепями к дышлу, на козлах восседал горностаи. Он нещадно стегал тянущих повозку своим длинным ивовым прутом.

— А ну, шевелись, больше жизни, красавчики!

Следом за повозкой в двери повалила толпа разношерстного хищного сброда: горностаи, хорьки, ласки, одетые так же, как их приятели, ожидавшие здесь вместе со Слэгаром. Каждый из них был обвязан широким полотняным поясом, из-за которого торчал пестрый арсенал всевозможного оружия — заржавленные кинжалы, штыки и ножи. У некоторых за поясом были заткнуты дротики и нелепого вида колуны. Слэгар Беспощадный поторапливал: