Поход на Царьград
Шрифт:
Запах крови помутил сознание Буки. Она, не думая больше ни о чём, кинулась под ноги раненого животного… Вдвоём с волком они быстро одолели его. Во время борьбы волку некогда было обращать внимания на собаку и удивляться её появлению. Только тогда, когда животное уже лежало с перегрызенным горлом, он, уперев в окровавленную тушу свои мощные лапы с когтями чёрно-бурого цвета, будто впервые увидел Буку и, сверкая жёлтыми породистыми глазами, зарычал на неё, оскалив страшную пасть. Бука, хотя ей страшно хотелось есть, покорно отошла в сторону.
Волк отбежал к старому дубу, где с вывернутым брюхом лежала его подруга, облизал красным
Обглодав передние ноги оленя, зверь отошёл и мотнул головой в сторону Буки, как бы приглашая и её отведать положенную ей часть добычи.
Бука приблизилась к мёртвому животному и с наслаждением впилась зубами в шею. Волк спокойно наблюдал за собакой. Потом подошёл к Буке и лизнул ей окровавленный кончик носа…
На другой день рано утром местные жители видели, как, мощно выкидывая вперёд ноги, бежали по берегу Индола, почти касаясь телами друг друга, волк и собака, направляясь в противоположную сторону от Понта Эвксинского.
2
Рано утром к избе Клуда прискакал один из велитов тиуна и тупым концом дротика постучал в дверь:
— Эй, огнищанин Клуд, открывай!
Через некоторое время в окно высунулось улыбающееся лицо хозяина.
— Доброе утро, Фока, — поприветствовал Доброслав. — Подожди, я сейчас.
Ромей Фока мог довольно сносно изъясняться с русами — во время их второго после новгородского князя Бравлина похода на византийский город Амастриду, расположенный восточнее Константинополя, он ещё молодым попал в плен и прожил почти три года на берегах Борисфена. Потом его выкупил тиун и заставил служить.
Доброслав обрадовался, увидев велита Фоку, а не его напарника Аристарха, который по-русски только и мог сказать, карауля дом тиуна: «Отойди! Зарублю!», а делая побор с поселян, говорил: «Мног давай! Давай мног!» Русские смерды и прозвали его Давай Мног.
Клуд вскоре появился на пороге в постолах [18] , умытый, со смеющимися голубыми глазами, со светлой бородой. В руках держал каравай хлеба.
— А я смотрю в окно, на коне — ромей, а услышал от него наше слово заветное — огнищанин — и сразу сообразил: значит, приехал ко мне велит Фока… Он знает, что это слово означает для русского поселянина. — И Доброслав протянул ромею каравай.
У Фоки лицо засветилось гордостью — уважил хозяин дома, и не только уважил — похвалил.
18
Постолы — мягкая обувь.
— А как же не знать… Вы, язычники, бережёте очаг, свой огонь бережёте. Огниско, по-вашему — огнище… Значит, дома владетель и есть огнищанин… Очага владетель… И помню, как богач Никита, у которого я в плену жил, при повороте солнца на лето в разведённый огонь бросал хлебные зёрна и масло лил. А сам водил головой туда-сюда и выпрашивал у пламени обилия в доме и плодородия на полях… А мы — работники — жались за его спиной и ждали, когда он нас за стол посадит. Только раз в году и сажал за стол, а в остатнее время кормил, словно собак: кость бросит — и гложи…
От
— Вот что, Клуд, велено тебе прибыть к тиуну. С Меотийского озера [19] приехали солевары со своим товаром, повезёшь в Херсонес к протосфарию. Так что меняй свои постолы на кожаные чаги, бери коня, лук, стрелы — и поедем.
Доброслав встрепенулся:
— Послушай, Фока, а как же поросята? Я только что их купил. Хотел из них больших свиней откормить и продать… А теперь?… Подохнут поросята с голоду без меня.
19
Меотийское озеро — так звалось тогда Азовское море.
— Ты же никогда жадным не был, Клуд, что с тобой? — попенял Доброслава ромей.
«Знал бы ты, велит, — про себя подумал Клуд, — что деньги мне на дорогу надобны…»
— Изба, вишь, обветшала. Хотел поправить.
— А-а-а, это другое дело. Вот возьми. — Велит протянул Клуду один милиарисий [20] . — Режь своих поросят, жарить будем. До вечера у нас есть время. Поедим, поспим — и поедем. Остальное мясо, что не съедим, с собой возьмём.
— Ты, Фока, меня за глотку хватаешь… — встряхнув на ладони серебро, пробурчал Клуд, прикидывая, не проторговался ли. — Может, ещё подкинешь?
20
Милиарисий — серебряная монета.
— Что ж, колдун, могу и подкинуть… плетей! — закрутился на лошади ромей, накручивая на кулак поводья уздечки. — Давай живо! Да накорми лошадь!
Но на Клуда этот окрик не особенно подействовал. Так же как и тогда, когда велит выбил из его рук каравай хлеба. Доброслав потеребил свою бороду, сверкнул глазами из-под мохнатых бровей, будто царапнул по лицу солдата, и пошёл в хлев. Рассуждал по дороге: «Знаешь, что меня не так-то просто обидеть… Тиун накажет, если пожалуюсь. А у других поселян ты, ромей, не то, что поросёнка — быка заколешь и даже фолла [21] не кинешь…» Вынес из клети охапку сена. Фока слез с лошади, привязал её у ворот. Она стала жевать сено, а Доброслав позвал с собой велита.
21
Фолл — мелкая медная монета.
В хлеву раздались пронзительные крики подсвинков, и вскоре оттуда вышли Клуд и Фока, держа в руках за задние ноги зарезанных поросят, из шей которых бежали струйки крови. Бросили тушки на кучу соломы, приготовленную для костра. Фока, вытирая руки, сказал:
— Вот ответь мне, Клуд: что такое свинья? Животное… А кровь у неё такая же, как у человека. Чудно!
Доброслав повернулся и пошёл в избу за кремнём и кресалом. В сенях пробурчал под нос:
— Сам-то хуже свиньи… Уж знаю тебя! Поглядеть бы, какая кровь из тебя брызнет, ромейская каналья…